Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Дай ей морковки, — велел я Лейтону, чувствуя внезапную радость, и отправился вслед за мистером Фреем-старшим.

Он уже расположился в моем любимом кресле и с брезгливостью взирал на мешанину из документов у меня на столе.

— Я думал, ты не любишь Шотландию, — сказал я.

— О, я ненавижу эту проклятую страну, но лучше уж потерпеть Эдин-клятый-бург, чем слушать, как Кэтрин и эта чертова потаскуха Юджиния тарахтят, планируя свадьбу. Меня мутит от этого, Иэн.

Я слегка поморщился, когда он вскользь упомянул имя Юджинии — моей бывшей невесты, которую он только что сравнил с норовистой лошадью. Я и сам не мог сказать в ее адрес ничего лестного, поскольку в прошлом году Юджиния разорвала нашу помолвку, решив выйти замуж за моего старшего брата.

Отец качал головой, не замечая, что мне явно не по себе.

— Знаешь, сколько ярдов белой ленты нужно, чтобы украсить скамьи в церкви аббатства Святой Марии? Знаешь, сколько стоят белые цветы той треклятой разновидности, которая должна присутствовать в свадебном букете? Знаешь, какой минимальной длины должен быть кисейный шлейф, дабы люди не шептались, что родные у невесты скряги?

— Нет.

— Что ж, а я теперь знаю и с радостью стер бы это знание со своих мозгов наждачной бумагой.

— Я знаю судебного медика, который может тебе посодействовать.

— Э-эх, но видел бы ты лицо Кэтрин, когда я объявил ей, что уезжаю. Я не говорил об этом, пока не вынесли мои сундуки. Ох, и смеху же было!

— А ты… сказал ей, почему уезжаешь? Что ты поехал сюда, чтобы защищать в Высоком суде ясновидящую цыганку? — спросил я исключительно потому, что сам с трудом в это верил.

Отец раскатисто рассмеялся.

— Конечно, рассказал! Это же чертова вишенка на торте! Она, пожалуй, будет презирать тебя до самой своей смерти.

— Тоже мне новости.

В комнату вошел Лейтон, гордо неся коробку с хорошими сигарами. Отец взял одну, даже не взглянув на него.

— Принеси мне бренди — нет, кларет. Начну с кларета, мне нужен ясный ум. И подай мне какого-нибудь мяса или сыра, что там у тебя есть, главное, пожирнее и не шотландского.

Отдав приказ, он склонился к документам.

— Отец, я должен тебе кое-что сообщить, прежде чем ты приступишь к делу. — Я сел поближе к нему и заговорил тише. — Я… я не уверен, что эта цыганка невиновна. Она…

— О, Иэн, до чего же ты смешной! Думаешь, я сделал себе имя, защищая исключительно правых и безвинных?

— Судя по всему… нет. Но…

— Успешному адвокату плевать на такие мелочи. Задача адвоката — добиться для своего клиента свободы. — Он откусил кончик сигары и щелкнул пальцами Лейтону: — Огня!

Читатель мог заметить, что вставить хоть слово в беседе с мистером Фреем-старшим практически невозможно, так что я наговорил, сколько смог, пока его рот был занят раскуриванием кубинской сигары.

— Мы до сих пор не знаем, от чего умерли те шестеро . Есть вероятность, что от отравленного ножа, но мы понятия не имеем, где здесь мотив. Ни малейшей зацепки, которая могла бы…

— Не имеет значения.

— Не имеет значения!

Наслаждаясь сигарой, отец усмехнулся.

— Ох, Иэн, как же я рад, что ты бросил Кембридж. Адвокат из тебя вышел бы никудышный, на Ченсери-лейн ты стал бы посмешищем. Я здесь лишь для того, чтобы попытаться вытащить эту женщину из тюрьмы. Кто и что именно сделал, абсолютно не существенно для моей задачи.

— А как же насчет правосудия или… — Я прикусил язык, понимая, что так только напрошусь на новую порцию хулы.

— Правосудие, говоришь? — спросил отец. — В суде правосудие вершится очень, очень редко.

Я воззрился на него с возмущением.

— Но где же, если не там?

Но отец уже погрузился в материалы дела. Он даже не поднял головы, когда ответил:

— Хотел бы я знать.

Весь день отец провел за чтением показаний, моих записей и относящихся к делу газетных статей, время от времени спрашивая, что означают те или иные мои «корявые пометки».

В какой-то момент мне пришлось съездить к Макгрею домой за хранившимися у него документами и показаниями, которые он собрал у наименее зажиточных клиентов Катерины. Подъехав к дому, я увидел, что Джоан, Джордж и мальчишка-слуга Ларри яростно оттирают портик, забрызганный не опознаваемой грязью. Заметил я и молодого, но грозного констебля, который теперь стоял на страже дома.

Как обычно румяная, Джоан вскочила так быстро, как позволили ей колени, и поприветствовала меня со своим явственным ланкаширским акцентом.

— Мастер, как радостно вас видеть! Вам песочное печенье от меня передали? Я послала его с Макгреем, но не знала, добралось ли оно до вас!

— Да, Джоан. Оно было восхитительно. Но что здесь у вас приключилось?

— Народ кидается в нас дерьмом! — крикнул Ларри, скобля портик со сноровкой, какой может похвастаться только бывший трубочист.

— Не ругайся при мастере! — рявкнул старик Джордж, ущипнув мальчишку за плечо.

Джоан помрачнела.

— Правду говорит. Как только ту мерзкую картинку напечатали в газете, люди набежали сюда как тараканы. Слава богу, к нам прислали этого полисмена, но кому все это оттирать? Нам, несчастным!

Я покачал головой, представив гурьбу бездельников, которые взяли на себя труд пройтись по улице с тухлятиной, чтобы испачкать ею дом соседей.

— Надеюсь, все это скоро закончится, — обнадежил я ее, входя в дом. — По крайней мере, я сегодня с хорошими новостями.

Когда я сообщил Девятипалому, что отец взялся защищать Катерину, он бросился ко мне с такими крепкими объятиями, что ребра у меня затрещали, и даже приподнял меня на несколько дюймов — и тогда-то я познал истинное амбре его изношенного пальто.

— Это не гарантия того, что она выйдет на свободу, — сказал я, как только снова коснулся ногами пола, но глаза у Макгрея уже пылали огнем новой надежды.

— Ох, я понимаю. Но так у нее будет хоть какой-то шанс. Я должен поблагодарить твоего папу!

Я прыснул.

— О, поверь, чем реже он тебя будет видеть, тем лучше будет исход. — Я зашел в его библиотеку — как обычно, захламленную, и стал подбирать разбросанные всюду листки с показаниями. — Я так понимаю, что остальные документы в кабинете?

— Ага.

— Хорошо, я за ними съезжу. И заодно уволю Сперри.

Девятипалый в этот момент наливал себе виски в честь радостного повода, но, расхохотавшись, расплескал половину порции.

— Ох-хо-хо-хо… нет! Подожди здесь, я сам с этим разберусь.

Увы, он покинул дом прежде, чем я взмолился к нему хоть в этот раз не ломать ни чьих костей.

Я вернулся домой через час или около того, и, ощущая себя разжалованным до мелкого клерка, оставил кипу документов на столе у отца. Вместо того чтобы поблагодарить или хотя бы поприветствовать меня, он, не поднимая глаз от чтения, протянул мне конверт.