Оскар Мюриэл - Темные искусства

Все пятнадцать присяжных уже сидели на своих местах на боковом балконе — некоторые с поджатыми губами изучали публику в зале, другие перешептывались с соседями. Все они произвели на меня впечатление угрюмых, уставших от жизни и не особенно вдумчивых пожилых мужчин. Один из них совершенно беззастенчиво ковырял в носу.

Отец, похоже, заметил мое волнение, ибо подошел ко мне и сказал:

— Они всегда такие, Иэн. Видал я и похуже.

Я сидел, чувствуя себя бесполезной декорацией на сцене театра, где вот-вот должно было начаться представление, и ждал.

Спустя мгновение я увидел, как Пратт с довольным видом направляется к своей скамье с увесистой стопкой документов под мышкой. Мне пришлось дважды сморгнуть, прежде чем я его опознал: блестящий череп его в этот раз был прикрыт белым париком конского волоса [17] Вкупе с мантией традиционный и обязательный элемент облачения судей, адвокатов и прокуроров в Великобритании. Судьи носят длинные парики, локоны которых спускаются до плеч, адвокаты и прокуроры — укороченные версии, прикрывающие только темечко и затылок. . Он кивнул нам с сардонической улыбочкой и махнул кому-то в задних рядах. Мы с Макгреем посмотрели в ту сторону и вскоре заметили в толпе миссис Кобболд и Уолтера Фокса. Как и на прошлом слушании, они сидели рядом. Ее ехидная ухмылка не предвещала ничего хорошего.

— Старая карга все-таки пришла, — сообщил мне Макгрей. Я подумал, что речь шла о миссис Кобболд, но он указал на самый дальний угол в последнем ряду. В окружении двух приставов, чопорного дворецкого и широкоплечего лакея там восседала леди Энн. На ней по-прежнему был траурный наряд и шляпка диаметром с зонтик. — Ох, жутковато выглядит эта корова…

Я заметил, что она весьма бледна, но не успел как следует рассмотреть ее лицо. В этот самый миг огласили, что сегодня заседает судья Норвел, и, когда мы встали, я ощутил укол тревоги.

— Началось, — пробормотал Макгрей.

Судья Норвел держался с завидной уверенностью, какой обладают лишь те, кто столь долго пользовался своей властью, что уже не придает ей значения. Он был сухощавым мужчиной с острым подбородком и выступающими скулами, крючковатым орлиным носом и кустистыми седыми бровями, столь же угловатыми, как и линия его нижней челюсти. Сегодня он был облачен в тяжелые церемониальные одежды, предназначенные для рассмотрения самых серьезных уголовных дел: алую мантию с белым широким воротником, расшитым спереди красными крестами из лент. Массивный парик в белых завитках (который Макгрей позже описывал, как «пыльный труп кудлатого пуделя») длинными хвостами спускался ему на грудь.

Когда судья обвел публику грозным взглядом, гомон полностью стих и в зале установилась напряженная тишина. Дождавшись, пока из звуков останутся только шуршание одежды и чье-то покашливание, судья Норвел сел и предложил сделать то же присутствующим. Длинными, узловатыми, как ветки бузины, пальцами он поднял лежавший перед ним лист с повесткой дня.

— Первым сегодня суд рассмотрит дело о шести смертях в Морнингсайде, — произнес он с выраженным эдинбургским акцентом, в котором особенно раскатисто звучали «р»; его густой баритон беспрепятственно разнесся по залу. — Приведите обвиняемых: мистера Александра Холта и мисс… Ану Катерину Драгня.

Каждого из них вели двое приставов: первым был Холт, который шел скрючившись, как и в шерифском суде. Вид у него тоже был бледный и несчастный, но все же получше, чем у Катерины.

Как только она вошла в зал, на нее пролился дождь из всех мыслимых насмешек и оскорблений. И снова она держалась мужественно, шла прямо и с достоинством, пока судья Норвел гневно ревел на весь зал. Его призыв к порядку был оглушителен — даже отец слегка дернулся, — и к тому моменту, когда Катерина и Холт дошли до скамьи подсудимых, в зале уже царила полная тишина.

— Мне известно, что это дело привлекло значительный интерес публики, — сказал судья, — но я не позволю превратить это учреждение в загон для бешеных бабуинов. Еще хоть раз поднимется такой шум, и это слушание продолжится без зрителей. — Затем Норвел зачитал обвинительное заключение, имена присяжных и защитников. — Прокурор Джордж Пратт, — кто-то в зале тихонько прыснул от смеха. — И… — в этот момент щетинистые брови судьи взлетели, — Уильям Отто Фрей, эсквайр, представляющий заключенную.

Он склонил голову в сторону, разглядывая моего отца, который, в свою очередь, выпятил подбородок, гордый тем, что его все еще узнают в судах.

— Приведите обвиняемых к присяге, — велел Норвел, и один из клерков исполнил приказ.

Дрожащий голос Холта был едва различим, тогда как голос Катерины резал воздух будто нож.

— Признаете ли вы вину? — спросил Норвел.

И снова Холт, заикаясь, произнес свое «не признаю», и Катерина, глубоко вдохнув, уверенно заявила то же самое. Несмотря на то что зал молчал, неодобрение публики явственно чувствовалось, словно исполинское чудовище, восстающее за нашими спинами.

Норвел прочистил горло, довольный тем, что порядок был соблюден.

— Господа присяжные, — начал он, — это дело, как вы уже, вероятно, знаете, весьма подавляющим образом отразилось на всем нашем городе — да и на всей стране. Я полагаю, что большая часть событий, произошедших в ночь на тринадцатое сентября, навсегда останется окутана тайной. Тем не менее сегодня здесь будут представлены наиболее значимые факты — в надежде на то, что истина будет установлена и правосудие свершится.

Выслушайте показания без предубеждения. И я хочу подчеркнуть: то, что пресса столь любезно уже вытащила на свет, — он бросил осуждающий взгляд на скамью с репортерами и рисовальщиками, — не может, не должно повлиять на ваше решение. Примите во внимание лишь те факты, которые будут оглашены сегодня на этом слушании.

Он сделал паузу, чтобы все присутствующие осознали его слова.

— События обсуждаемой ночи, как представляется нам на данный момент, развивались следующим образом: шестеро погибших, — он назвал их имена и род занятий, — посетили так называемый спиритический сеанс, надеясь… — он откашлялся, явно недовольный тем, что ему приходится такое читать, — надеясь пообщаться с усопшей родственницей, Элис Шоу, также именуемой бабушкой Элис. Мероприятие проходило в доме покойного полковника Гренвиля и проводилось под руководством мисс Драгня, здесь присутствующей. По просьбе подсудимой всей обслуге и прочим членам семьи было велено на ночь покинуть дом. Затем… — он вздохнул, — по до сих пор не известным нам причинам в течение той ночи шестеро присутствовавших погибли. Мисс Драгня оказалась единственной выжившей и на следующее утро была найдена в окружении шести покойных мистером Холтом. Будучи камердинером полковника Гренвиля, мистер Холт последним — помимо мисс Драгня — видел жертв живыми.