Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Будь добр, передай это леди Энн.

Я чуть не споткнулся, когда услыхал это имя.

— Энн… Ардгласс?

— Да! Я достаточно четко выразился.

— Ты просишь ее…

— О, Иэн, мне над делом твоим работать или на глупые вопросы отвечать? Да! Я прошу ее поручиться за цыганку.

Я не выдержал и от души расхохотался.

— Должен тебя предупредить: эта старуха ненавидит Макгрея. И меня. Она ни за что не согласится свидетельствовать.

Отец все же оторвал взгляд от работы, но лишь для того, чтобы налить себе еще кларета.

— У меня до сих пор хранятся некоторые ее документы о купле-продаже недвижимости. У старой карги есть прелестный домик в Лондоне неподалеку от Ганновер-сквер, и приобрела она его не самым законным путем.

— Она скорее от имущества своего откажется, чем нам поможет.

— Почему ты так думаешь? Я понимаю, за что она может ненавидеть этого Девятижильного Морфея, но с чего бы ей ненавидеть тебя ?

Я тяжко вздохнул. Я не рассказывал ему о том, что леди Энн бесцеремонно предложила мне руку своей внучки и я ей отказал — теперь же мне пришло на ум, что таким образом она, возможно, хотела получить гарантию, что мой отец не воспользуется ее грязным бельем в своих интересах. Я решил, что лучше расскажу отцу об убийственном ланкаширском деле.

— Ты знал, что ее единственный сын умер?

— Я… смутно припоминаю, что читал об этом в некрологах, да.

— Он был жив. Ну… то есть сейчас-то он уже мертв, но много лет провел в лечебнице для душевнобольных здесь, в Эдинбурге. Слухи о его ранней смерти оказались ложью. Леди Энн стыдилась его недуга.

Отец наконец взглянул на меня с непритворным интересом.

— И как же ты об этом узнал?

— В прошлом январе он убил сестру милосердия и еще нескольких людей. Мы с Девятижильным вели дело о его поимке. — Отец начал посмеиваться. — Прошу прощения, отец, ты находишь эту историю забавной?

— О, нет! Я нахожу ее пикантной. — Он выдернул конверт у меня из рук. — Я добавлю это к своим угрозам.

Я с возмущением наблюдал, как он дописывал сей отвратительный аддендум.

— Ты не только вынуждаешь престарелую даму свидетельствовать в Высоком суде, что само по себе страшный скандал и унижение для женщины ее круга, но еще и угрожаешь предать огласке самые мрачные тайны ее семьи? Ее репутация будет испорчена до конца дней.

— Тю! Долго ли ей осталось?

— Макгрей считает, что она бессмертна. Он даже гадает, не заключила ли она сделку с дьяволом.

— Что ж, в этом случае ее ждет вечный позор.

Я покачал головой.

— Отец, иногда ты меня пугаешь.

Он рассмеялся, подняв бокал в собственную честь.

— Неужели ты не рад, что в этот раз я играю за твою команду?

Время шло, и обстановка в городе казалась все более тягостной. Я думал, что виной тому всего лишь моя тревожность, но осенняя погода тоже была к этому причастна: облака скапливались на небе толстым темным слоем, пока не обретали вид твердой кровли, но дождь при этом изливать не спешили.

Небеса разверзлись аккурат в день суда, и с утра дождь затопил улицы, словно сезонные ливни в Амазонии. Завязывая один из лучших своих галстуков, я услышал безжалостную дробь дождя по стеклу и выглянул на улицу: по ней, выплескиваясь из переполненных водостоков, неслись мощные потоки коричневой воды.

«Скотсмен» (который Лейтону пришлось прогладить утюгом, поскольку газету можно было выжимать) писал о суде на первой же странице в еще более зловещих — хотя, казалось бы, куда уж там — выражениях. Леденящий кровь рисунок с дланью Сатаны напечатали снова, к счастью, в этот раз в куда меньшем размере, чем в прошлую пятницу, — я списываю это на то, что в газете экономили краску.

Мы с отцом очень рано вышли из дома, и мне пришлось слушать его бесконечные жалобы на погоду.

— До чего помпезные трущобы, — сказал он, когда мы подъезжали к напоминающим о замках башням тюрьмы Кэлтон-хилл. — Любят же шотландцы извернуться.

Слава небесам, шторм отпугнул зевак, и наш путь в здание оказался сравнительно безболезненным — хотя оба мы абсолютно одинаково застонали, погрузившись туфлями в уличную грязь.

Спустя миг прибыл и кеб Макгрея. К моему изумлению, он был чисто выбрит и одет в безупречно сидевший черный костюм.

— Ну надо же, ты прилично нарядился!

Он пожал плечами.

— Это костюм Брэма Стокера. Он так о нем и не вспомнил. В паху поджимает, правда.

Мы направились в комнату для допросов, где нас уже ждала Катерина.

С ней была Мэри из паба «Энсин», которая накладывала ей на лицо последние штрихи. Пламя ее рыжих кудрей заслоняло лицо Катерины, но видно было, что обе надели свои лучшие «церковные» наряды — скромные серые платья, однотонные шали и неброские, но явно новые шляпки.

Мэри развернулась, чтобы поприветствовать нас, и, увидев лицо Катерины, я едва сдержал крик.

Несмотря на то что накрашена она была подобающе визиту в суд, казалось, что лицо ее прибавило еще десяток лет — стало тоньше и бледнее, а мешки под глазами свисали сухими, полыми складками. В зеленых глазах по-прежнему мерцал огонек, правда, уже заметно ослабевший. Вся она была как пламя на свечном фитиле — медленно, но неумолимо затухавшее.

Подсудимую и защитника представили друг другу, хотя отец в своей привычной манере руки ей для приветствия не подал. Он кивнул в сторону Мэри, даже не взглянув на нее.

— Прачку отсюда уберите.

Она ахнула и показала кулак, но Макгрей обнял ее за плечи и что-то шепнул ей на ухо. Выходя из комнаты, Мэри фыркнула и что-то пробормотала сквозь зубы.

Отец уселся за стол и уставился на Катерину испытующим взглядом — таким же, каким она изучала его. Она гордо задрала нос, а он поморщился, прикусив сигару, которую держал в зубах на протяжении всей встречи. Их противостояние навело меня на мысль о двух древних титанах, оценивающих силы друг друга, прежде чем броситься в олимпийскую схватку.

— Мадам, — наконец произнес отец, — я наслышан, что вы имеете обыкновение пропускать советы мимо ушей. Скажу вам так: если будете меня слушаться, то тогда вы, возможно — лишь возможно, — выйдете отсюда живой. Решите меня игнорировать — тогда вы заведомо обречены. Меня-то при любом исходе ждет свобода и большой бокал бренди. Мы с вами поняли друг друга?

Вместо отца Катерина повернулась к Макгрею.

— Сколько мне придется за это заплатить?

— Ох, да вы хоть выслушайте этого надутого индюка!

Катерина насупилась и снова взглянула на отца, который счел это согласием.

— Хорошо, мадам, тогда мы поступим следующим образом: по мере возможности я постараюсь оградить вас от расспросов о… эм-м, нюансах вашей профессии.

— В смысле пивоварения? — сказала Катерина, изогнув бровь в столь крутую дугу, что та едва не коснулась прически.