Оскар Мюриэл - Темные искусства

Секунду в зале стояла растерянная тишина, пока до всех доходили его слова. Затем, нарастая, суд наполнил грохот оглушительных аплодисментов.

И на сей раз Норвел унимать толпу не стал.

Пока присяжные совещались, мы скрылись в комнате ожидания. Казалось, во всем здании стало темнее и прохладнее, и, пока мы ждали Катерину, сигара отца мерцала, словно светлячок.

Констебли привели ее, и, едва войдя в комнату, она бросилась к Макгрею в объятия. Она схватилась за его лацканы и дала волю рыданиями.

— Я не знала, Адольфус! Клянусь ! Клянусь своей жизнью! — Вот теперь, в глубоком отчаянии, ее говор звучал вполне по-шотландски, и в то, что она родом из Дамфриса, поверить было куда проще.

Макгрей ласково обнял ее, как обнял бы свою пожилую тетушку. Она спрятала лицо у него на груди и зашлась неудержимым плачем.

— Да, — через некоторое время произнесла она, — иногда мне приходится запугивать тех, кто мне должен. Но ведь все так делают! Бывает, я посылаю одного-двух громил за своими деньжатами или письмо, в котором написано, что я переломаю им ноги, если мне не заплатят, но сами угрозы я никогда не претворяла в жизнь! Ни разу ! Почти все платят после первого предупреждения!

— Ну все, все, — сказал Макгрей. — Откуда вам было знать.

Отец раскурил сигару, мрачно взирая на сокрушенную цыганку. Он мельком взглянул на меня и покачал головой. Слов тут и не требовалось.

Я протянул Катерине носовой платок, но она даже слез утереть не успела. В комнату вошел Макнейр.

— Присяжные готовы.

— Так быстро! — взвыл Макгрей.

— Я удивлен, что они вообще удосужились дойти до своей комнаты, — сказал отец, с явным недовольством затушив сигару. — Я удивлен, зачем я это снова зажег.

Мы молча отправились обратно в зал суда. Почти никто отсюда не выходил, явно уповая на быстрый вердикт.

Присяжные гуськом вошли в зал и заняли свои места с лицами, не предвещавшими ничего хорошего. Я опознал среди них председателя жюри — пузатого мужчину, который вошел последним с листочком в руках — на нем было записано совсем короткое предложение. Как только зал успокоился, он дрожащим голосом обратился к Норвелу.

— Ваша честь, мы вынесли вердикт обоим обвиняемым.

Норвел сел также с той же уверенностью, что и прежде, руки его удобно легли на подлокотники кресла, словно то было его троном.

— Огласите вердикт, — сказал он.

Мои глаза метнулись в сторону скамьи подсудимых. Пусть глаза у Катерины покраснели от слез, а косметика размазалась по всему лицу, она все равно выглядела куда достойнее Холта, ноги у которого тряслись, как рыбный студень.

Крепко сжимая документ в руках, председатель поднял его и зачитал:

— Мы признаем мистера Александра Холта… невиновным в любой из шести смертей в Морнингсайде.

Миссис Холт вскочила и возблагодарила Господа громкими воплями, но ближайший пристав немедленно усадил ее на место. Сам Холт, казалось, сдулся, как лопнувшая волынка, издав самый протяжный вздох облегчения, какой мне доводилось слышать. Я уже подумал, что он сейчас лишится чувств, но тут председатель снова заговорил.

— Мы тем не менее признаем его виновным в незаконном вторжении на территорию, огороженную полицией, и во вмешательстве в расследование инспекторов. Мы рекомендуем наказание в виде штрафа, а также тюремного заключения.

На это миссис Холт ответила бурей протестов. Норвел, всего лишь кивнув своим острым подбородком, приказал приставу вывести ее. Бедному констеблю пришлось обхватить женщину за талию и вынести ее из зала, а та так брыкалась и упиралась, что обе ее нижние юбки оказались у всех на виду. Холта, впрочем, вердикт, похоже, устроил — куда сильнее его обескуражило поведение жены.

Когда шум и гам улеглись, председатель прокашлялся. Он так сильно вцепился в бумагу с вердиктом, что едва не разорвал ее надвое.

— Что касается второй обвиняемой… — тут в зале наступила гробовая тишина. — В свете представленных здесь доказательств мисс Ана Катерина Драгня, — мужчина перевел дыхание, что едва ли заняло секунду, но всем нам эта крошечная пауза показалась вечностью, — признана виновной во всех убийствах.

Эхо его голоса угасло, и на миг зал, казалось, сковало льдом. Словно момент между молнией и громом — а через секунду зал взорвался восторженными воплями, улюлюканьем и канонадой вульгарнейших оскорблений. Норвел, к моему изумлению, даже не попытался загасить народный гнев. Он откинулся в кресле и сплел свои костлявые пальцы, словно наслаждаясь несмолкаемыми криками.

А я лишь содрогнулся от услышанного, потрясенный строгим, немилосердным вердиктом.

Что за мрачный, гадкий монстр скрывался в роде людском — с этой жаждой чужого позора и крови, происходившей лишь из толпы, но никогда из отдельной личности, — жестокий, безжалостный, бесчеловечный?

Макгрей рядом со мной был настолько взбешен, что не мог даже пошевелиться — каждая жила у него на шее натянулась до предела. Мне хотелось похлопать его по плечу, но я опасался, что даже от самого легкого прикосновения он взорвется, как бочка с порохом.

Судья Норвел наконец-то провыл призыв к тишине — в этот раз его раскатистый голос прозвучал еще мощнее. Наступившая тишина, однако, была не неподвижным ледяным безмолвием, воцарившимся миг назад, но возбужденным — люди в нетерпении ерзали и перешептывались.

— Благодарю господ присяжных за быстрое решение, — сказал Норвел. — Вердикт вынесен единодушно?

— Да, сэр.

— Что ж, тогда я вынесу столь же быстрый приговор.

Слушая его, все машинально встали с мест. Я ощутил, как кровь бросилась мне в голову, едва не выплеснувшись из ушей.

— Мисс Драгня, ваше преступление ошеломило всю страну. Вы разрушили несколько семей, сделали сиротами троих детей крайне достойного происхождения и убили одного из самых блестящих военных в новейшей истории Шотландии. Мне остается лишь назначить вам справедливое наказание. — Он подался вперед и уцепился рукой за край стола, словно хищная птица — когтями. — Засим мисс Ана Катерина Драгня приговаривается к смерти. Она будет доставлена обратно в тюрьму Кэлтон-хилл, где в назначенное время путем соответствующей процедуры будет предана казни через повешение, которая будет осуществлена палачом на виселице. Да помилует Бог вашу душу.

Катерина выслушала приговор, не шелохнувшись. Со своего места я видел лишь краешек ее лица, но этого было достаточно, чтобы заметить ее опустошенный вид. Плечи ее опустились еще ниже, углы рта сползли в гримасу печали, и она не мигая смотрела перед собой, лишенная всякой надежды.

И все же в облике ее не было смятения. Она встретила свою участь с мрачной, стоической отрешенностью.