Иван Погонин - Хищники [сборник]

Кунцевич, привыкший к скоростному передвижению по европейским железным дорогам удивлённо смотрел в окно — поезд едва тащился. Тридцать два километра он преодолевал больше двух часов, Мечислав Николаевич подумал, что от табачного дыма и духоты у него остановится сердце.

Когда состав наконец остановился на ясском вокзале, Кунцевич чуть не вывалился на платформу.

— Гриша! — к вышедшему вслед за ним попутчику с распростёртыми объятиями устремилась троица дорого, но безвкусно одетых мужчин, — Гришка, усатая твоя морда!

Один из встречавших крепко обнял Котова, они расцеловались.

— Карета подана, Григорий Иванович — сказал другой мужчина, указав на двуконную коляску на дутых шинах.

— Было приятно познакомиться, — поднял шляпу Котов, по-видимому не мало не смутившись тому, что его называют не Иваном Пантелеймоновичем, — к сожалению, вынужден вас покинуть — тороплюсь. Как носильщика позвать запомнили? Больше местного полтинника им не давайте.

Игнатьев и Вавилин появились на перроне только тогда, когда Гайдука и след простыл. Кунцевич даже не стал на них ругаться. Его немного покалачивало.

Из семидесятитысячного ясского населения сорок восемь тысяч приходилось на долю евреев, поэтому город напоминал увеличенную копию какого-нибудь местечка одной из губерний Царства Польского. К прибытию поезда на привокзальной площади столпились извозчики, пассажиры их стали быстро разбирать. В первый раз Кунцевич почувствовал себя заграницей совершенно беспомощным — румынского он не знал, а надежды на то, что местный «ванька» понимает какой-нибудь из культурных языков, не было никакой. Каково же было удивление чиновника для поручений, когда один из возниц обратился к нему на чистом русском:

— Садитесь ко мне, барин!

Мечислав Николаевич прыгнул в коляску и стал дожидаться, когда трегер приладит сзади чемодан. Закрепив поклажу, и проверив надёжность ремней, носильщик подошёл к сыщику и протянул с поклоном руку. Мечислав Николаевич сунул ему лей (мельче монеты не было), малый поклонился и был таков.

— Куда прикажете? — спросил возница.

— В «Бристоль».

— Слушаюсь.

— И останови, пожалуйста у меняльной лавки.

— Денежки поменять желаете? Сегодня у жидов не получится — шабаш, всё закрыто.

— Так как же быть?

— А давайте я вас к русскому лавочнику свезу, он рубли купит. Ермаков его фамилия.

— Ну вези, коли жиды сегодня своему богу молятся.

Поехали.

— И много русских в Яссах? — спросил коллежский секретарь, чтобы разговором отвлечься от впечатлений незапланированной встречи.

— Мало ли, много, а есть. На той улице, где господина Ермакова лавочка, почитай одни русские живут. Извозчики опять же все русские.

— Отчего так?

— А не канкаренты нам румыны. Вороватый они народ, скажу я вам, коли пьяного кого везут, обязательно облапошат. А такого, как вы приезжего, настоящей цены не знающего, и вовсе без порток норовят оставить. А мы любого доставим в лучшем виде, и цену возьмём правильную. А всё потому, что промыслом энтим из поколения в поколения занимаемся. От деда к отцу, от отца к сыну дело передаём.

Войдя в лавочку Ермакова, Мечислав Николаевич подумал, что вся заграничная поездка ему привиделась — уж больно походила лавчонка на свою сестру где-нибудь на Газовой улице или у Обводного канала. Хозяин был настолько рад соотечественнику, что отказался дать за сто рублей больше 260 леев.

— Да я в Унгенах за десять рублей двадцать семь семьдесят получил! — возмутился сыщик.

— Очень может быть, только мы за курсом не следим, потому как кажный день деньги не меняем. Не хотите — воля ваша.

У гостиницы честный извозчик попросил за поездку золотую десятку. Кунцевич хотел было сунуть ему в рыло, но ограничился тем, что сунул ему в руку два лея.

Извозчик уставился на монету, потом поднял глаза на Мечислава Николаевича:

— Надо бы на чаёк, барин.

— На чаёк пусть тебе Ермаков добавит.

По мнению авторов проштудированного накануне коллежским секретарём путеводителя, в Яссах можно было останавливаться только в «Бристоле», остальные гостиницы они называли ужасными. «Да-с… Если эта лучшая, то каковы худшие?» — подумал Кунцевич, войдя в тёмную, наполненную пылью и затхлым воздухом комнату, и брезгливо потрогав покрывало кровати. Но выбирать не приходилось. Он умылся, переменил сорочку и поспешил в полицейское управление. Дежурный по-французски едва говорил.

— Esti rus? [36] — после нескольких неудачных попыток объясниться сообразил румын.

— Уи, уи. — сказал Кунцевич.

— Stai, mă întorc imediat! [37] — сказав эту непонятную фразу, полицейский удалился, оставив коллежского секретаря в полном замешательстве. Однако через несколько минут страж порядка вернулся с одетым в партикулярный костюм коренастым мужчиной, широкоскулое курносое лицо которое безошибочно указывало на великоросса.

— Буна сара, — поздоровался вновь пришедший и представился, — комиссар Зимун. Чем могу помочь?

По-русски мужчина говорил с заметным акцентом.

Узнав о цели визита российского гостя, комиссар пригласил следовать за собой и привёл коллежского секретаря в обширный кабинет префекта. Попросив немного обождать в приёмной, Зимун скрылся в кабинете и через пять минут пригласил туда Кунцевича.

Полицейские внимательно выслушали Мечислава Николаевич, а комиссар записал приметы встречавших Котова в свой блокнот. Такой приём обнадёжил коллежского секретаря, но как оказалось, его надежды были напрасны.

— Никаких бумаг к нам не поступало, — префект говорил на французском гораздо лучше дежурного. — Так что юридических оснований оказывать вам содействие мы не имеем. Более того, я обязан запретить вам вести дознание в Яссах.

— А нельзя ли телеграфировать в Букарешт? — спросил Кунцевич.

— Можно, послезавтра я это непременно сделаю.

— А сегодня никак нельзя?

— Можно конечно и сегодня, но это не имеет никакого смысла — в Букареште, как и во всей Румынии присутственные часы давно кончились. Вы и меня-то застали на службе случайно. А завтра и вовсе воскресенье. А вот послезавтра — милости прошу.

— Во сколько прикажите явиться?

— Приходите после обеда.

Мечислав Николаевич вышел на улицу и огляделся по сторонам, ища извозчика. Он решил съездить на угол Плевненского проспекта и улицы Победы — осмотреть кофейню.

— Господин Кунцевич!

Обернувшись, чиновник увидел Зимуна.

— У меня к вам разговор, господин Кунцевич.

— Я вас слушаю.

— Здесь не совсем удобно. Вы куда хотели ехать?

— Осмотреть кофейню.

— Там тоже будет неудобно, меня вся здешняя хевра знает. Правильно я сказал, хевра?

— Хевра. Знакомы с российской «музыкой»?