Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— А что ты тут делаешь? — спросил Юра.

— Здрасте! Я тут работаю, между прочим!

— В "Красном спорте"?

— Ну так! — самодовольно подтвердил Семен.

— Слушай, а кто из ваших позавчера снимал Ромена Роллана в парке Горького? Я ищу этого фотографа. Как его зовут — Корнеев? Гудим?

— Да они не фотографы совсем, — воскликнул Рожков, — что ты! Роллана снимал Леша Бобырев… Леша! Леша! Иди сюда, дело есть…

И под треск пишущих машинок, доносящихся из кабинетов, перед Казачинским предстал маленький щуплый брюнет, самой примечательной чертой которого был внушающий зависть идеальный пробор, которым его обладатель, видимо, очень гордился.

— Леша Бобырев — Юра Казачинский, — представил друг другу новых знакомых Рожков. — Леше поручили снять спортсменов в парке Горького, он все отнекивался, потом пошел туда — а там Роллан! — Семен залился счастливым смехом.

— Скажите, а вы много фотографий сделали в парке? — быстро спросил Казачинский у фотографа.

— Порядочно, — ответил Бобырев осторожно, — а вы, простите, какое издание представляете?

— Я не издание, я из угрозыска, — ответил Юра. Семен вытаращил глаза, разинул рот — и неожиданно разразился хохотом.

— Старик, старик! Ну удружил! Из угрозыска он… Шутник! Я его по кино знаю, его в массовке иногда занимают, — пояснил он фотографу.

При упоминании о массовке, в которой он будто бы подвизался, да еще нечасто, терпение Юры лопнуло. Он достал удостоверение и воинственно помахал им в воздухе.

— Я действительно работаю в угрозыске, — сказал он официальным тоном, подражая интонациям Опалина, — и если я приехал сюда и расспрашиваю вас, то делаю это вовсе не для своего удовольствия, а потому, что мы с товарищами расследуем преступление…

И тут Рожков как-то посмурнел, его смех внезапно оборвался, улыбка увяла, глаза забегали. "Черт возьми, — сообразил Казачинский, — да у него совесть нечиста… Он испугался! Интересно, что такого он мог натворить? Сколько я его помню, он не дурак поесть-выпить за чужой счет да стрельнуть несколько рублей без отдачи, но все это слишком несерьезно. Что ж он так напрягся тогда?"

— Да, Юра, — пробормотал Семен, качая головой, — удивил ты меня… Не ждал я от тебя такого! Значит, вчера ты трюкач, позавчера — эстрадный конферансье и в гонках автомобильных участвовал, мне кто-то говорил… а сейчас, получается, в угрозыске, да? Говорят, там платят хорошо, и вообще…

— Я только начал работать, — сказал Юра. Рожков скользнул взглядом по его лицу.

— Ладно, мне надо идти, статью писать, — делано спохватился он.

— Иди, конечно. Я ж тебя не задерживаю…

Семен поплелся прочь, засунув руки глубоко в карманы, и, глядя на его согбенную спину, Юра вновь подумал, что тут что-то нечисто. (Он даже не заметил, какой двусмысленной получилась его фраза.)

— А вы здорово его напугали, — не удержался фотограф. — Слушайте, а вы можете повлиять на него, чтобы он мне сорок рублей вернул? Занял и уже которую неделю не отдает.

— Попробую, — осторожно ответил Юра. Он хотел добавить, что вообще-то не может добиться, чтобы Рожков вернул ему то, что давно брал в долг, но сообразил, что создаст о себе невыгодное впечатление, и решил вернуться к тому, что его больше всего интересовало. — Слушайте, я могу как-то увидеть все фотографии, которые вы сделали в парке Горького 11-го числа?

— Вы имеете в виду, что вам нужны все кадры? — спросил Бобырев, прищурившись. — Далеко не каждый идет в обработку, а уж в газету и подавно попадают единицы. Может быть, вам тогда стоит просмотреть негативы?

— Давайте негативы, — смирился Казачинский.

— Хорошо. Э… А можно узнать, что вы ищете?

Спохватившись, Юра объяснил, что именно ему нужно.

— Я так понял, вы были в парке довольно долго в тот день и снимали не только Роллана, но и спортсменов? Тогда есть шанс, что нужная нам женщина где-то попала в кадр… может быть, на заднем плане, не знаю…

— Да не припоминаю я никакой женщины в платье с маками, — проворчал фотограф, пожимая плечами. — И в Нескучном саду я не снимал, но раз вы настаиваете…

Затем произошло нечто странное, а именно — редакция "Красного спорта" превратилась в черную дыру и поглотила наших героев. Когда Юра очнулся, шел уже третий час дня, и пальцы, в которых он держал лупу, начали ныть. Казачинский даже представить себе не мог, что изучение негативов окажется настолько трудоемким делом. Отложив лупу, он стал разминать пальцы и в который раз подивился причудливому характеру окружающей его обстановки. Подобно большинству редакционных кабинетов, уголок, в котором сидел Бобырев, представлял из себя нечто среднее между свалкой и — в миниатюре — миром после наступления апокалипсиса и торжества первобытного хаоса. Если хорошенько покопаться в окружающих завалах, там можно было найти бальную книжку позапрошлого века, деталь от пулемета, вставную челюсть бабушки Тутанхамона и Ноев ковчег. Вдобавок фотограф, судя по всему, пользовался среди сослуживцев популярностью — то его хотел видеть редактор, то коллега спрашивал, нет ли у него лишнего сахару, то приходил другой коллега, чтобы рассказать свежий анекдот, который успел надоесть Казачинскому еще три года назад. Потом явилась миловидная кудрявая барышня, загадочно поглядела на гостя и, хихикнув, спросила, собирается ли он арестовать Рожкова.

— За что же его арестовывать? — спросил Казачинский, напустив на себя непроницаемый вид.

Барышня — оказавшаяся той самой непонятливой секретаршей, с которой общался по телефону Яша, — томно захлопала ресницами, объявила, что ей ничего не известно, а вообще сплетням нельзя верить, но некоторым все-таки можно, потому что дыма без огня не бывает. После чего под большим секретом поведала Казачинскому, что Семен крутил шашни с девицами, которые мечтают попасть в кино, причем обещал им золотые горы и чуть ли не главные роли в новых фильмах. Ну-с, и все сходило ему с рук, пока он не соблазнил несовершеннолетнюю, и родители ее теперь грозят устроить ему большие неприятности. Что дальше будет, пока неизвестно, но Рожков — парень юркий, может, и отобьется, а может, и нет, но вообще Казачинскому его перспективы должны быть известны лучше, чем кому-либо другому. Произнеся последние слова, барышня с надеждой уставилась на него.

— Боюсь, я ничего не могу вам сказать, — заметил Юра, кашлянув. Кудрявая барышня смотрела на него, обиженно хлопая глазами. — А почему вы непременно хотите, чтобы его арестовали?

— Я? Да я ничего такого не хочу! — воскликнула секретарша и тут же, опровергая сама себя, рассказала душераздирающую историю о том, как Семен подло ее обманул, тоже много чего посулив, и даже водил ее на кинофабрику, а потом сделал вид, что ничего не было и вообще они едва знакомы. Казачинский слушал, кивал и вежливо сочувствовал.