Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— А, значит, ты Должанского ищешь! — Степа приосанился. Сталкиваясь с неопытными новичками, он особенно остро чувствовал свою значимость, а ему ужасно нравилось быть значительной персоной. — Если у тебя стихи про революцию, они могут пойти к 7 ноября, а сейчас рано.

— Про революцию для нас Маяковский напишет, — не удержался Басаргин. — Черта с два он кому уступит свое место…

— Ну вот, видишь, — продолжал Степа, обращаясь к посетителю, который молчал, буравя его взглядом. — Про революцию, чтоб тебя напечатали, надо очень хорошо писать. Или у тебя про деревню? Лучше бы про завод, газета-то рабочая. Сразу же тебе скажу: лирика не пойдет, упадочное сейчас не годится. Нужно про классовую борьбу, актуальные проблемы…

Незнакомец вздохнул и полез в карман.

— Московское управление угрозыска, помощник агента Опалин, — заученной скороговоркой пробубнил он, предъявляя удостоверение. — Ваши документики, граждане, а затем мы с вами побеседуем под протокол.

Опалин сразу почувствовал, что его собеседники насторожились. Румяный пижон с трубкой, тыкавший ему, нашелся быстрее, чем второй — худощавый остролицый блондин с прозрачными глазами и независимым выражением лица.

— Э-э… это вы по поводу украденной машинки пришли?

— Какой еще машинки? — хмуро спросил Опалин и прикусил язык, но было уже поздно. Надо было потянуть время, послушать, что они будут говорить, а теперь они точно знают, что он тут не из-за машинки вовсе.

— "Ундервуд", хорошая машинка была, — вздохнул блондин. — Весной пропала из кабинета машинисток. До сих пор не могут понять, как ее вынесли.

— 800 рублей стоила, — добавил пижон. — Тогда еще гражданин какой-то ходил по коридорам, книжки пытался продавать. Наверное, он ее и спер.

— Но если вы не из-за машинки, зачем же вы здесь? — осведомился блондин, испытующе глядя на посетителя.

— Вам известен гражданин Колосков Алексей Константинович? — спросил Опалин официальным тоном, который плохо вязался с его тонкой шеей и молодым лицом.

— Конечно, известен, он зам Оксюковича! — вскинулся пижон. — А что с ним такое?

Опалин кашлянул:

— Ну… пропал. Вот, разбираемся.

— Это вы зря разбираетесь, — не удержался Степа. — Он в Харькове, с одной… С любовницей своей, короче.

— Вы его там видели?

Вопрос был задан вполне вежливо, но Глебов почему-то смутился.

— Я… мне Марья Дмитриевна сказала…

— А Марья Дмитриевна — это кто?

— Тетерникова, наша старшая машинистка, — ответил за Глебова Басаргин.

— Работает в этом же здании?

— Да, — кивнул пижон.

— Вот и отлично. Давайте ее сюда.

На лице Степы выразилось смятение. Не то чтобы он не привык быть на посылках, но ему куда больше нравилось выполнять поручения лиц, более значительных, чем он сам, а Опалин с его юношеским лицом и странной одеждой не внушал достаточного пиетета. Помявшись, Глебов скрылся за дверью: он рассудил, что произведет в редакции впечатление известием о появлении агента, который расследует бегство Колоскова. На столе Должанского зазвенел телефон, но Басаргин и не подумал брать трубку.

— Я не знаю, что там сказала Марья Дмитриевна, — начал он, — но учтите, пожалуйста, что наши барышни любят пофантазировать…

— Это кто сейчас вышел? — спросил Опалин, покосившись на дверь.

Только теперь Басаргин разглядел возле его виска довольно широкий зарубцевавшийся шрам, отчасти скрытый давно не стриженными темными волосами. "Однако… кастет, что ли? Нет, не похоже… А может быть, и кастет… Опасно у них там, в угрозыске, ох, опасно…"

— Его зовут Глебов, Степан Сергеевич, — ответил он на вопрос собеседника. — Он тут работает.

— А вы?

Басаргин назвал себя и добавил, что тоже трудится в "Красном рабочем". В доказательство ему пришлось предъявить редакционное удостоверение с фотографией, печатями и подписями.

— Профсоюзная книжка у меня дома хранится, — пояснил он.

В то время профсоюзная книжка была основным документом, удостоверяющим личность, но так как далеко не все граждане состояли в профсоюзах, то показывали любой документ, который был под рукой. Мысленно Басаргин приготовился к вопросу о том, почему книжка находится дома, но Опалин ничего не стал говорить, а сел за стол и внимательно прочитал все, что значилось в удостоверении, включая адрес и телефон редакции.

— Вы хорошо знали Колоскова? — спросил он, подняв глаза на Басаргина.

— Мы работали вместе. Конечно, знал. А что с ним случилось?

— С чего вы взяли, что с ним что-то случилось? — осведомился Опалин неприятным голосом.

"Щенок", неожиданно рассердился писатель. Корчит из себя важную персону, пользуясь тем, что он представитель власти, у которого есть право задавать любые вопросы.

— Вы о нем говорите в прошедшем времени, — язвительно напомнил Басаргин. — Так, словно его больше нет.

И он с удовлетворением отметил, как нахмурился его собеседник. Тоже мне, вздумал таинственность разводить! Мальчишка.

— Ну, есть или нет, еще предстоит разобраться, — проворчал Опалин, исподлобья глядя на собеседника. — Знаете, обычно, когда люди исчезают, их потом находят… не очень живыми.

Выражение "не очень живые" живо напомнило Басаргину Матюшина, который в газете отвечал за хронику происшествий и периодически выдавал перлы вроде "был убит насмерть". Но тут вернулся Должанский и с удивлением поглядел на юнца, устроившегося за его столом. В нескольких словах Максим Александрович объяснил, в чем дело.

— Очень приятно, я Должанский, Петр Яковлевич… кхм… Да, конечно, можете взять бумагу. Чернила не очень, но уж какие есть…

Опалин стал заполнять протокол. Переписав из удостоверения Басаргина сведения о нем, он вернул писателю документ и стал задавать вопросы по существу. Когда Максим Александрович последний раз видел Колоскова? Не казался ли он встревоженным? Были ли у зама враги?

— Ну, видел его, — бормотал Басаргин, морща лоб, — в середине августа, перед тем, как он должен был уехать в отпуск… Где? Да здесь же… в смысле, в этом здании. Враги? Ну… мы не были с ним коротко знакомы, чтобы я знал такие, гм, интимные подробности…

Все происходящее начало его забавлять: серьезность агента МУУРа, который расследует таинственное исчезновение человека, удравшего к любовнице, казалась нелепой, вопросы — лобовыми и глуповатыми. "Ему бы подучиться где-нибудь, — подумал Басаргин, заметив, что Опалин пишет с орфографическими ошибками, — лицо-то у него неглупое… А вот шрам нехороший. Кто-то пытался ему голову проломить… интересно, кто это был?"

Меж тем Степушка Глебов суетился, бегая из кабинета в кабинет, и рысцой преодолевал извилистые и длиннейшие, как путь к духовному очищению, коридоры трудового дворца. Хотя Опалин недвусмысленно послал Степу за старшей машинисткой, инстинкт подсказал Глебову, что прежде всего о визите незваного гостя надо поставить в известность редактора.