Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Он говорил о Колоскове в прошедшем времени, — вырвалось у писателя.

Должанский покосился на собеседника, сунул в рот папиросу и задумался.

— Любопытно, — проговорил он наконец. И повторил: — Любопытно.

В курилку с жеребячьим ржаньем вошли комсомольцы из газеты с дивным названием "Голос текстилей", редакция которой тоже размещалась во Дворце труда. Не сговариваясь, Басаргин и Должанский ретировались на лестницу.

— До чего же все ужасно, — вырвалось у писателя.

Он уже тысячу раз, не меньше, зарекся говорить на эту тему, но все равно не мог удержаться.

— Вы об Алексее Константиновиче? — очень спокойно спросил Должанский, но что-то — то ли взгляд, то ли интонация, то ли все вместе — говорило, что он отлично понимает: речь вовсе не о пропавшем заме.

— Конечно, о нем, — хмуро подтвердил Басаргин. — А о ком же еще? Боже, чего бы я только не отдал, чтобы вернуть…

Он умолк. Должанский молчал, пуская сизые кольца дыма.

— Доклад о пятилетке, — с горькой усмешкой продолжал Максим Александрович, болезненно дергая рукой, — фельетоны зарезали, потому что нужно то, что пишет Эрманс, — казенное обличение Чемберлена, Лиги Наций и… впрочем, не важно. Теперь вот — рассказ. Срочно. О чем мне писать рассказ? Ума не приложу. Если бы мне нравилось бодро врать, как Глебову, о нашем времени, тогда бы я написал что угодно. Но я не Глебов — не знаю, к счастью или к несчастью… Литература чудовищна, — добавил он уже другим тоном. — Точнее, то, что притворяется литературой. Сотни писателей, тысячи лезут из всех щелей, как тараканы… Бумаги не хватает их издавать! А настоящих писателей всего полтора человека — Михаил Булгаков и Алексей Толстой…

— Бунин еще, — негромко напомнил Должанский. — Зайдите ко мне завтра, у меня его книга есть. Новая.

Писатель как-то вдруг успокоился, и собственный пафос показался ему нелепым. "В магазинах хлеба нет, с продовольствием черт знает что творится, а я тут витийствую, переживаю за русскую литературу… Проглотит она всех бездарей, которые пытаются к ней примазаться, и не таких проглатывала… И будут они лежать общей кучей в одной литературной братской могиле, никому не нужные и всеми забытые… Не помогут им ни звания, ни отдельные квартиры…"

— Я приду, — пообещал он, не уточняя, откуда у собеседника книга опального писателя-эмигранта и почему тот не желает просто принести ее в редакцию.

В следующее мгновение Басаргин увидел, как по лестнице снизу плывет белая кепка. Под кепкой располагался представительный гражданин — крупный и рыхлый, с глазами-щелочками и добродушной усмешкой. Несмотря на мирный вид, гражданин обладал сокрушительным ударом левой и однажды прославился тем, что утихомирил нокаутом профессионального боксера, разбушевавшегося на трибуне во время дерби.

— А, Ракицкий! — приветствовал его писатель. — А у нас тут агент угрозыска пришел. Интересуется насчет Алексея Константиновича.

В "Красном рабочем" Ракицкий занимался отделом бегов. Он знал всех жокеев и всех лошадей, а о последних вообще мог говорить часами. Помимо программ бегов и отчетов о тех, которые уже состоялись, Ракицкий составлял прогнозы и пытался предугадать, кто будет победителем. Как и любые прогнозы, они сбывались далеко не всегда, и сотрудники, потерявшие деньги, не стеснялись высказывать Ракицкому свое неудовольствие. Впрочем, оно никогда не мешало им на следующий день снова ловить коллегу в редакции и выпытывать у него, какая лошадь верная.

— Ракицкий, — пронзительным голосом закричала с верхней площадки Теплякова, писавшая для отдела "В мире домашней хозяйки", — голубчик, подскажите, подскажите лошадь! Очень нужно, очень! Погибаю!

— У Дракона неплохие шансы, — сообщил Ракицкий. — В третьем заезде.

— Голубчик, я не люблю драконов! А больше никого нет?

— Ну, попробуйте Мумм-Экстра-Дрей. Зонтик еще бежит, в пятом.

— А Стрекоза? — осведомился писатель, и в глазах его полыхнули иронические искры. Клички, которые давали лошадям, поражали воображение, и корректоры то и дело звонили Ракицкому по телефону, чтобы уточнить, действительно ли в заезде участвуют Трамвай, Ваня-Верти, Вампир, Мазурик, Кутерьма, Пуля, Привет, Раскидай и Как-Нибудь.

— Стрекоза болеет, — серьезно ответил Ракицкий, поворачиваясь к Басаргину. — Сбежал, значит? Кассу уже проверяли?

Максим Александрович открыл рот, но тотчас же закрыл его.

— Еще нет, — ответил за него Должанский.

— А надо бы, — веско молвил завсегдатай бегов.

— Гм… Вы думаете…

— Да что тут думать, — оборвал Максима Александровича Ракицкий, — по какой причине у нас чаще всего исчезают совслужащие, даже самые примерные? Да по причине растраты. Уперли казенные деньги, и адью.

— Послушайте, — не выдержал писатель, — но ведь Колосков не вчера пропал… а после этого Измайлов выдавал и зарплату, и авансы. Так что с деньгами все в порядке. Иначе в редакции уже давно все стало бы известно…

— Ну не знаю, не знаю, — протянул знаток лошадей, хмурясь. — Объявления-то публикуются исправно, так что деньги в любом случае поступают. И немалые!

Басаргину было нечего возразить. Все отлично знали: если "Красный рабочий" идет нарасхват, то именно из-за четвертой полосы, где помещались объявления всех сортов и видов, а также третьей, на которой печатали репортажи Беспалова из зала суда и хронику происшествий. Первые две страницы мало кого интересовали, хотя именно на них помещали последние новости мира и СССР, карикатуры художника Окладского на злобу дня и скверного качества фотографии. Однако неблагодарная публика, едва скользнув взглядом по картинкам, торопилась развернуть газету и погружалась в захватывающее описание уголовного процесса, изучала перечень фильмов в кинотеатрах и объявления об обмене комнат. А между тем политические новости были, прямо скажем, интереснейшие и могли дать сто очков форы любому боевику, если бы их подавали человеческим языком, но на такое, само собой, никто бы не отважился.

— А ведь с ним мог просто несчастный случай произойти, — задумчиво уронил Должанский. Ракицкий с удивлением поглядел на коллегу.

— Что ж он тогда не дал знать о себе?

— Может, в больнице где-нибудь лежит, весь переломанный.

— В больнице? Да его жена, когда домой вернулась, все больницы обзвонила. Нет его там. Нет, я все-таки ставлю на деньги, — добавил Ракицкий сквозь зубы, усмехаясь. — Если в угрозыске знают свое дело, месяца через три-четыре мы увидим товарища Колоскова на скамье подсудимых, помяните мое слово!

Пока сотрудники "Красного рабочего" обсуждали, не скрылся ли зам из-за растраты, Опалин в кабинете Должанского занял круговую оборону против Беспалова, который явился прощупать его и выведать, что, собственно, ему известно. Репортер применил безотказный трюк — подавшись навстречу собеседнику и глядя ему в глаза, он заговорил: