Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Опять будете вопросы задавать? — спросила Маша.

— Ваш брат где сейчас? — Опалин не стал унижаться до разъяснений, что вопросы вообще-то — часть его работы и он делает ее как умеет.

— На футболе, наверное. — Маша вздохнула. — Вы и с ним будете говорить?

— Может быть. Вы Надю хорошо знаете?

— Домработницу? Ну да. Она у нас много лет.

— Она не ссорилась с вашим отцом?

— Зачем ей ссориться? Он ей жизнь спас. На работу ее в голодное время взял, паек хороший назначил. — Тут Маша не выдержала и все-таки решила задать вопрос, который жег ей губы: — Послушайте, сколько вам лет?

— Много, — проворчал собеседник, насупившись.

Маша поняла, что для него это больная тема, и не стала настаивать.

— Мама мне обещала бросить курить. Прихожу — а она курит. Вы ее расстроили. Я понимаю, у вас работа, но так же нельзя…

— А как можно? — спросил Опалин, в котором взыграл дух противоречия.

Девушка жалобно посмотрела на него, и ему стало стыдно из-за своей вспышки.

— Мне кажется, — несмело проговорила она, — вам бы стоило поверить, что никто из нас не имеет отношения к тому, что папа исчез. Ни домработница, ни мама… никто.

— С чего вы взяли, что я подозреваю вашу мать? — Как хороший сыщик, Опалин сразу же увидел, к чему можно прицепиться, — и не упустил своего.

— Ну, так это же очевидно, — пробормотала Маша, очевидно жалея о том, что проговорилась. — Другая женщина…

— Из Дегтярного переулка?

Маша рассеянно водила пальцем по странице. Опалин, устав стоять, сел. С противоположной стены на него хмуро взирал фотографический портрет гражданина средних лет с залысинами, умными глазами и недобрым тонким ртом. Это был Алексей Константинович Колосков собственной персоной. Иван поймал себя на мысли, что хозяин квартиры выглядит как человек, который вряд ли даст себя провести. И то, что о нем стало известно в последние дни — денежные махинации, тайный роман, умение дружить с нужными людьми, — тоже доказывало, что Колосков был весьма непрост.

— Мне Надя все рассказала, — неожиданно сказала Маша. — Ее Ванда зовут, но на самом деле она никакая не полячка, просто имя сменила. Так-то она обычная Люся.

— Думаете, она как-то связана с исчезновением вашего отца?

— Я не знаю. Не знаю, — повторила Маша, и вид у нее стал совсем потерянный. — Я вижу только, что своим поступком он испортил жизнь маме, всем нам. И, может быть, себе.

— Вы ее видели? — спросил Опалин.

Маша помотала головой, но он почему-то сразу же решил, что она лжет.

— Ваш отец много на нее тратил?

— Почему вы спрашиваете? — насторожилась девушка.

— Хочу понять.

У нее загорелись щеки, а на глазах выступили слезы. Опалин увидел это, и ему захотелось провалиться под землю.

— Мне надо заниматься, — проговорила Маша срывающимся голосом. — Вы… вы мне мешаете.

Она отвернулась и демонстративно уткнулась в книгу. "Вечно я всем мешаю", — подумал Опалин и, встав с места, отправился на поиски домработницы. Она резала мясо на кухне — очень хорошую говядину, вырезку, как сразу же понял гость.

— Садись. — Надя махнула в его сторону рукой с ножом. — Опять будешь спрашивать, как прежний, на какой фильм я ходила, да почему, да как все было? Могу повторить. Мне не сложно…

— Отличное мясо, — пробормотал Опалин словно про себя. — Много он получал?

Домработница фыркнула.

— На жизнь хватало. — Но собеседник молчал, и она пустилась в объяснения: — Конечно, а ты как думаешь? Алексей не из тех, кто станет за копеечку малую трудиться. Он всегда умел в жизни устроиться…

— Вспомни, может быть, он казался в последние дни взволнованным? Жаловался на кого-нибудь?

— Да не было ничего такого, — отозвалась собеседница Опалина. — Жаловался он на эту… как ее… курегию…

— Редколлегию? — догадался Опалин.

— Ну. Понимаешь, он хотел, чтобы каждую неделю выходило два номера по шесть страниц. А в курегии ему говорили, что бумаги и так в обрез и хорошо, если хоть иногда удается шесть страниц выпускать, а не четыре.

— Ясно, а с чем он приходил с работы? В чем бумаги приносил — ему же, наверное, приходилось с ними заниматься дома?

— Портфель у него был. Большой такой, коричневый. Хороший портфель. А зачем тебе? — запоздало спохватилась Надя. — Он 15 августа на работу не ездил, уже несколько дней как в отпуске был.

— Где его портфель сейчас? — спросил Опалин. — Мне надо на него взглянуть.

Домработница поглядела на него, включила воду, вымыла руки, вытерла их о фартук и сказала:

— Портфель в его комнате. Но без разрешения хозяйки я тебе его не дам. Жди здесь, я ей скажу.

Тут Ивану полагалось возмутиться, затопать ногами и напомнить, что он вообще-то должностное лицо, помощник агента МУУРа при исполнении и с ним нельзя так разговаривать. Однако факт остается фактом — Опалин, которому прежде случалось вспыхивать из-за меньшего, не стал протестовать. Домработница удалилась (она немного косолапила и вообще чем-то смахивала на медведицу), а он прошелся по кухне, разглядывая попадавшиеся там и сям ножи. А что, если Надя все же убила хозяина? Расчленила тело, раскидала куски в разных местах. Он только что видел, как она орудовала ножом, разделывая мясо, — любо-дорого поглядеть. И Ксения Александровна стала бы не первой, кто полагал, будто знает свою прислугу как облупленную, и жестоко в этом смысле просчитался.

— Идем. — Домработница уже вернулась и стояла на пороге. — Портфель посмотри, только ничего оттуда не бери. Она за него цепляется, как за память. Он все время с ним ходил.

Удивительно, но вспыльчивый Опалин проглотил и это. Они переместились в спальню хозяина (черт знает сколько комнат было в квартире у Колоскова, который жил как форменный буржуй). Вот, пожалуйста. Хороший кожаный портфель, малоношеный, для бумаг — самое оно.

"А 55 тысяч рублей сюда влезут? Похоже, что нет… Или он частями их переносил и где-то прятал? У любовницы в Дегтярном?"

Опалин стал разбирать бумаги в портфеле, почти сразу же запутался и растерялся. Их было слишком много. Какие-то счета, письма, проекты рекламы, черновик выступления, в котором Колосков предлагал поднять расценки для частных объявлений в "Красном рабочем"… Еще один черновик, или записка — понимай как знаешь. Опалин стал читать, и брови его поползли вверх.

В этой записке некий Максим Александрович Басаргин трактовался как "белогвардейское охвостье", абсолютно излишнее в столь пролетарской газете, как "Красный рабочий". Колосков предлагал уволить его, как только появится возможность, и клялся, что, редакция не заметит потери столь незначительного сотрудника, потому что, даже если на страницах после увольнения Басаргина освободится место, он, Колосков, обязуется незамедлительно заполнить его рекламой. Покопавшись в оставшихся бумагах, Опалин нашел еще два черновика, посвященных той же персоне. В них Колосков уже не напирал на рекламную сторону, а ультимативно требовал устроить чистку сотрудников с тем, чтобы выкинуть Басаргина, но ему надо было как-то замаскировать личную неприязнь, и он заодно прицепил Ракицкого, "работавшего до революции в кадетской газете", и Должанского, который ничем не провинился, но слишком часто общается с Басаргиным и вообще выглядит крайне подозрительно.