Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Я думаю, он как-нибудь даст знать о себе, — уверенно ответила домработница и погладила ее по руке. — Весточку пришлет, а может, позвонит… Но не сразу. Сразу ему нельзя: найдут. Ты, главное, не переживай… Он человек умный, если решил исчезнуть, значит, у него другого выхода не было…

— Он должен был меня предупредить, — упрямо проговорила хозяйка дома. — Должен!

— И ты бы его отпустила? Нет, ну сама подумай. О Склянском ведь совсем недавно говорили, что он в Политбюро может попасть… А теперь видишь, как все обернулось…

В комнату ворвались нетерпеливые трели дверного звонка. Ксения Александровна вздохнула и двумя руками помассировала виски.

— Это Шура… Иди открой ему, — велела она своим обычным голосом.

И домработница, немного косолапя, направилась к двери, чтобы впустить младшего брата Маши.

Пока Опалин в Крестовоздвиженском общался с домочадцами Колоскова, Максим Александрович Басаргин во Дворце труда развил бурную деятельность. Он выкурил полпачки папирос, сходил в столовую, обсудил с Ракицким шансы лошадей, которые его совершенно не интересовали, выслушал от Лапина лекцию о международных событиях и даже успел повздорить с писателем Вениамином Летаевым, который явился в редакцию с претензией — почему на фото, которое сопровождало рубрику "Что я пишу", он вышел похожим на уголовника.

— Не удивлюсь, если милиционеры у меня документы спрашивать начнут, — обидчиво заметил Летаев.

— Я тоже, представьте, — поддел его Басаргин. — Скорее уж удивлюсь, если они не будут спрашивать документы…

Летаев был знаменит. Его пьеса шла в столичном театре, повесть опубликовал журнал "Красная новь", а сейчас он вовсю сочинял роман о Гражданской войне, о чем добросовестно отчитался читателям "Красного рабочего". Но с внешностью Летаеву не повезло, и если бы вы встретили его поздно вечером в темном переулке, то как минимум стали присматривать хороший кирпич, чтобы в случае чего отбиться. Как считал Басаргин, фото в газете вполне соответствовало оригиналу. С точки зрения Летаева, против него в газете состряпали заговор и нарочно так заретушировали фотографию, что…

— Поздравляю, — хладнокровно сказал Должанский, выслушав юмористический рассказ Басаргина о том, как он поставил Летаева на место. — Вы нажили себе еще одного врага.

Басаргин сделал несколько кругов по кабинету.

— Послушайте, Петр Яковлевич, но когда я вижу всех этих самозванцев, которые величают себя писателями и назначают в гении… Какого черта? — внезапно вспылил он. — Почему им непременно нужно примазаться к великой русской литературе? Они же просто бездари, косноязычные и зачастую просто малограмотные…

— Да, но их много, а вы один. Не думали о том, что ваше противостояние может плохо кончиться?

— Противостояние? — Плечи Басаргина поникли. — Я такая же бездарь, как и они. Битый час возился с очерком на сто строк — и даже первую фразу не смог придумать…

— Вы серьезно относитесь к литературе, — заметил Должанский, и в голосе его прозвучало нечто вроде уважения.

— А вы нет?

— Я? — Заведующий отделом поэзии усмехнулся. — То, что Летаев, или Глебов, или еще кто-нибудь написали, никак на мое самочувствие не влияет. Хочется людям считать себя поэтами, драматургами или еще кем-нибудь, мне совершенно безразлично. На этом свете есть вещи поважнее того, что пишут в книгах… и даже в газетах.

— Хотел бы я смотреть на вещи с вашей точки зрения, Петр Яковлевич, — сказал писатель серьезно. — Но не могу. Они же портят вкус, внушают уверенность: раз их бездарную галиматью печатают и хвалят, значит, так и надо, и любой, кто хочет чего-то добиться, должен равняться на них. Вот в чем ужас-то!

— Если люди считают галиматью шедеврами, значит, они заслужили таких писателей, как Глебов, — парировал Должанский.

Писатель притих и только машинально комкал в кармане пустую пачку от папирос. "А ведь он прав… Прав, черт возьми. Но мне-то что делать среди этого торжества червей на трупе русской литературы?"

— Ваш очерк — это вы про угрозыск пытались написать?

— Пытался, — вздохнул Басаргин и следом за этим выложил одним махом про Опалина, про вчерашний день, утопленника с перерезанным горлом, задушенного ребенка и тело, скрюченное в красной луже.

Выслушав его, Должанский почесал висок и задумался.

— Это же ад, — сказал Максим Александрович потерянно. — И он постоянно в этом аду находится. А ведь ему, наверное, и двадцати нет…

— Садитесь на мое место, — сказал Должанский, поднимаясь на ноги. — Продиктую я ваш очерк…

Басаргин удивился, но все же сел на стул собеседника и приготовился писать. Петр Яковлевич прошелся по комнате, поглядел зачем-то в окно и негромко начал диктовать:

— "Своевременное раскрытие преступлений является одной из важнейших задач общества. В Москве этим занимаются…" дальше перечислите, — перебил он себя. — Милиция, угрозыск, я просто не в курсе деталей… Теперь пишите: "В уголовном розыске работают неутомимые борцы с преступностью…"

— Петр Яковлевич, — Басаргин все-таки не сдержался, — вы что, смеетесь надо мной?

— Отнюдь, — серьезно ответил Должанский. — Вы сами подумайте: чего, собственно, Поликарп от вас хочет? Чтобы вы написали правду — о младенце, которого убили просто так, походя, потому что он мешал своей мамаше? О том, что в угрозыске опасно работать и им недоплачивают? Не нужно ему все это. Дайте ему набор газетных штампов, набейте ими сто строк, и он будет доволен. Обязательно напишите, что борьба с беспризорностью дает успешные плоды…

— Опалин ни слова не сказал о беспризорниках.

— Не важно. Главное — успешные плоды, преступность идет на спад…

— Что-то по нашей хронике это незаметно… Да и по материалам Беспалова из суда — тоже.

— Максим Александрович, писать надо не то, что есть на самом деле, а то, что от вас ждут. Угрозыск борется с бандитизмом, одерживает верх, проблемы есть, но они решаемые… в общем, в таком примерно ключе. Кстати, как ваш знакомый вообще оказался в угрозыске?

Писатель замер:

— Вы знаете, я… Я его не спрашивал.

— Ну вот видите, он вас совершенно не интересует, — не преминул подловить его Должанский. — А между тем им стоило бы поинтересоваться. Хотя бы потому, что он занимается исчезновением Колоскова.

— Он мне сказал, что это не его дело.

— И вы ему поверили? — Петр Яковлевич иронически прищурился. — Вы же взрослый человек. Ну сами подумайте: Колосков все-таки кое-что в этой жизни значил… Не могли же его поиски поручить совсем уж…

Остаток фразы съел пронзительный звонок телефона. Двое находящихся в кабинете мужчин глядели на аппарат — и ни один не сделал движения, чтобы снять трубку. На мгновение телефон замолчал, но словно с удвоенными силами стал трещать снова. Решившись, Басаргин протянул руку.