Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Ты нарочно ее переложила, чтобы я ее не нашла! Дрянь!

«Сколько несчастных случаев происходит, — думала Лиза, глядя на желтоватый узор обоев на стене, — машины сбивают пешеходов… аварии на производстве… примусы взрываются… но нет, нет. Скорее уж у нас взорвется примус, а Зинка со своей невыносимой дочерью так и будет собачиться до старости… Как же они мне надоели!»

Она понимала, что в голову лезут скверные мысли, но ничего не могла с собой поделать. Наконец дочь ушла в школу, а Зинка — на работу, но Лиза не слишком обольщалась: после уроков Олька вернется домой, а Зинка явится на обеденный перерыв, и все начнется по новой.

Уходя, Олька так грохнула дверью, что разбудила Казачинского. Он повернулся на другой бок, выслушал все Зинкины вопли, несшиеся вслед дочери, и мрачно заметил:

— Теперь я понимаю, почему Ваня предпочитал ночевать на работе… И не удивляюсь…

Лиза приготовила завтрак, но брат съел только пару бутербродов с ливерной колбасой и снова уснул. Пробудившись в первом часу дня, Юра первым делом вспомнил Настю, которую застукал в постели с другим, а потом кирпичную стену тупичка и отпечатки шин.

— Ты уже проснулся? Есть хочешь? — спросила Лиза, заглянув к нему.

— Не, не хочу… Ванная свободна, не знаешь?

В ванной он привел себя в порядок и из коридора, не удержавшись, позвонил Петровичу.

— Из больниц новостей пока нет, — сказал Петрович и после легкой паузы добавил: — Ваня распорядился ленинградские больницы тоже поставить в известность.

— А Бергман уже видел отвертку? Что он говорит?

— Говорит, если б в артерию, тогда насмерть, а в мягкие ткани — не слишком опасно, если только заражение крови не начнется. Ты уже знаешь, что он сравнил удушение Елисеевой и Пыжовой и сделал вывод, что там действовал один человек.

— Да, Ваня мне говорил. Но что это нам дает? Мы и так в этом почти были уверены. Точно так же как Фиалковский установил, что крошка табака из сумочки Елисеевой — от папиросы «Герцеговина Флор». Марку-то мы уже от Радкевича знали… Петрович, ты лучше скажи, «пальчиков» его нигде не нашли?

— Нет. Фиалковский с Померанцевым все проверили. Гад осторожный, действует в перчатках…

Юра вернулся в комнату, смутно недовольный собой и всем миром. Лиза занималась по учебнику французским, вполголоса повторяя отдельные фразы. В свое время она чуть-чуть не дотянула до аттестата с отличными оценками по основным предметам и хорошими — по рисованию, черчению, пению, музыке и физкультуре. Такой аттестат давал право на поступление в любой вуз без экзаменов. Но Лиза совершенно некстати заполучила пару лишних четверок, и теперь это оборачивалось необходимостью освежать в памяти сведения по множеству нелюбимых предметов, включая физику и химию.

— Опять готовишься? — спросил Казачинский.

— Угу.

— А если опять провалишься?

Лиза неопределенно пожала плечами. Экзамены, в общем, были только предлогом, способом как-то убить время. На работу Лизе не хотелось, и не от лени, а потому что жизнь едва ли не впервые дала ей передышку. Лизе было хорошо самой с собой. Она чувствовала себя хозяйкой своего распорядка дня, с удовольствием готовила, убирала, шила на машинке и ходила по магазинам. Пока Юриных денег хватало на двоих, а там, глядишь, кто-то из его знакомых или даже Опалин помогут ей устроиться на работу.

— И вообще экзамены только в августе, — напомнил брат.

— Не мешай.

— Где у тебя чай? Я чаю хочу.

— На второй полке. Индийский есть и грузинский.

Юра нырнул в шкафчик с едой и посудой. Жизненный опыт научил Лизу оставлять на коммунальной кухне как можно меньше припасов и вещей.

— А в зеленой жестянке что?

— Ты обалдел? Это гвоздика.

— Тебе чай принести?

— Ну, неси.

Он ушел, по ошибке опять чуть не прихватив гвоздику вместо чая. Лиза посмотрела вслед и вздохнула. Обычно брат заваривал чай густой, как кипящий асфальт. Но в этот раз, к ее удивлению, чай, который принес Юра, оказался как раз таким, какой она любила — в меру крепким, с четко различимым ароматом и вкусом.

— Sur la table il y a… — Лиза немного подумала, глядя на стол, — deux tasses de thé [11] На столе две чашки чая (франц.) . . И сахарница, но я не знаю, как сахарница по-французски.

— Конфеты забыла, — поддразнил ее Юра, беря карамель из вазочки. — «Раковые шейки», «Гном» и… что тут у нас? И шоколадные есть, «Джаз» и «Ниагара»…

За стеной снова начали переругиваться визгливые женские голоса.

— «Комаровца» на них нет, — сказал Казачинский сквозь зубы. — Угомонятся они когда-нибудь или нет?

— Юр, да они так каждый день, но теперь хотя бы меньше дерутся. Я уже и внимания не обращаю…

Внезапно один из голосов умолк, и послышался какой-то шум, словно опрокинулась чашка или с небольшой высоты упала тарелка.

— Что там у них еще? — Юра нахмурился.

— Да какая разница? Возьми еще конфету.

За стеной какое-то время было тихо, потом кто-то несмело поскребся в дверь к Казачинским. Когда Юра открыл, на пороге обнаружилась веснушчатая девочка лет тринадцати. Смешные торчащие косички и тощие коленки, как у подростка, но плечи и особенно грудь развиты не по годам.

— Кажется, маме плохо… — сказала гостья дрожащим голосом. — Вы не посмотрите, что с ней?

— А что случилось? — спросила Лиза из глубины комнаты.

— Мы… мы говорили, и она вдруг упала…

— Сиди здесь, — бросил Юра сестре и вышел. Лиза, оцепенев, слышала его шаги за стеной, глухое бу-бу-бу — это, наверное, он задавал Ольке какие-то вопросы. Снова шаги, но теперь в коридоре. Не удержавшись, Лиза высунулась в дверь. Юра сделал два звонка по телефону и вернулся в комнату.

— Юра…

— Да мертва она, — сказал он, нахмурившись.

— Зинка?

— А кто ж еще!

— Но… почему?

— Сердце, похоже.

— Какой кошмар… — сдавленно произнесла Лиза. — А почему ты в МУР позвонил?

— Что?

— Ну, ты «Скорую» вызвал и их… Ты что-то подозреваешь?

Казачинский молчал.

— Ты думаешь, Олька…

— Я ничего не думаю, — резче, чем следовало, ответил Юра. — Она чашку вымыла, из которой мать пила.

— Это как? — изумилась Лиза, не понимая.

— Ну, мать упала и лежит без движения, а дочка моет чашку и только после этого стучится к нам. Я спросил, почему чашка чистая — ни чаинок, ни чая, ничего. Девчонка начала нести чушь и путаться в показаниях. То мать не пила, то выпила и сама успела чашку вымыть. И по глазам сразу видно: врет.

У Лизы разом пропал аппетит. Вот, значит, как сбываются желания — так, чтобы ты вообще пожалел, что посмел чего-то клянчить у судьбы. Настроение испортилось еще больше, когда через некоторое время на пороге возник ухмыляющийся Манухин. Она знала, какого Опалин о нем мнения, и считала, что Ваня совершенно прав.