Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Кажется, сегодня мне повезло со свидетелями, — объявил Манухин.

Казачинский рассказал, что случилось. Оказалось, он запомнил время, когда Олька постучалась к ним. А Лиза даже не догадалась поглядеть на часы. О чашке Юра тоже упомянул и объяснил, почему это привлекло его внимание.

— Там на столе есть чашка, из которой пила Зинаида Егорова, — заметил Манухин равнодушно. — И в ней остатки чая, я сам видел.

— Значит, девчонка нас слышала и поняла, как прокололась. — Юра нахмурился. — По-твоему, я буду выдумывать? И я, и моя сестра слышали такой звук, как если бы что-то опрокинулось — или, например, упало на стол, но не разбилось. А когда я вошел в комнату, вся посуда стояла на своих местах, и чашка матери была вымыта.

— Сколько тонкостей, — вздохнул Манухин. — Скажи-ка мне, из-за чего они постоянно цапались-то?

— У матери были ухажеры, а дочь хотела, чтобы отец вернулся, — ответила Лиза за брата.

— А где отец, кстати? Ольга Егорова ведь несовершеннолетняя. Она не может жить одна.

— Зинка говорила, у ее бывшего мужа давно другая семья. Он вроде тоже в Москве живет, но где — не знаю.

— А по профессии он кто?

— Кажется, в аптеке работает.

— А, ну-ну, — протянул Манухин. — Ладно, сейчас я протокольчик оформлю, а вы подпишете. А товарища Егорова о кончине бывшей супруги придется известить…

Однако товарищ Егоров объявился сам — в тот же вечер прибыл на подводе Мосгужтреста вместе с вещами, второй супругой — увядшей молодой женщиной с поджатыми губами — и тремя маленькими детьми.

— Папа, папа! Папа вернулся! — Олька кинулась ему на шею. Егоров, морщась, отстранился.

— Оля, ну так нельзя… костюм новый… помнешь… — Он повернулся к сопровождавшим его грузчикам. — Товарищи, заносите вещи! Наташа, — обратился Егоров к жене, — малой-то, кажется, описался… надо бы пеленки поменять…

…Поздно вечером Лиза лежала на своей королевской кровати и таращилась во тьму. За стеной басом ревел один ребенок, вскоре к нему присоединился и второй. «Из огня да… да, в полымя… Быстро же он сориентировался… Приятный, лицо интеллигентное… трое детей, не считая Ольки… Помнешь костюм, говорит… Юра напросился в ночную смену, лишь бы тут не оставаться… — Теперь за стеной орали разом трое маленьких Егоровых. — Наше счастье в наших руках… надо просто поменять комнату. Поменять и переехать… Пусть даже на окраину Москвы…»

Но менять комнату Казачинским не пришлось, потому что на следующий вечер в коммуналку с адской ухмылкой явился Митяй Манухин. Кроме ухмылки, он имел при себе три ордера на арест, по всей форме заверенные прокурором.

— А вы уже сюда, значит, переехали! — глумливым тоном объявил он Егоровым, которые сидели за столом, раньше принадлежавшим Зинке. — Ну надо же, как интересно… Только переезд у вас будет в совсем другое место. Собирайтесь, товарищи, — уже серьезно закончил он, — вы все арестованы…

— Как арестованы? — пролепетала Наталья Егорова, — у меня дети маленькие…

— Понимаем, понимаем, не звери же, — ответил Манухин. — Для детей, оставшихся без родителей, в нашей стране предусмотрены детдома…

— Я не отдам детей! — истошно завопила Егорова и зарыдала.

— А свидетели утверждают, будто вы падчерицу в такой детдом сдать хотели и даже справки наводили, как от нее избавиться, — вкрадчиво ввернул Манухин. — Что ж вам не нравится-то?

— Как в детдом? — пролепетала Олька, бледнея. — Но ты говорил… папа… ты говорил, когда мама умрет, мы будем жить все вместе!

— Молчи, дура! — заорал Егоров, стукнув кулаком по столу. — Ты нас всех погубишь… Послушайте, я не знаю, что ей в голову взбрело! — Он льстиво улыбнулся Манухину. — Если она отравила Зину, я тут ни при чем…

— Доктор сказал, яд был составлен очень профессионально, — спокойно ответил Манухин. — Это вас и подвело. Ваша дочь никак не могла сделать такое… средство… которое практически не оставляет следов…

— Я ничего не знала! Это он задумал! — закричала Наталья Егорова. — Я ничего не знала…

— А свидетели показали, что вы все время жаловались на то, какая у вас маленькая жилплощадь, и как вам плохо, и как его бывшей жене повезло… Ладно, подробности потом. Берите их, ребята, а сейчас мне нужны понятые для обыска…

Старших Егоровых и Ольку увели, детей забрала специально приехавшая за ними сотрудница, а Манухин, окончив обыск, ничего особенного, впрочем, не давший, опечатал комнату, в которой произошло убийство.

— Некоторые умники, — заметил он отчаянно трусившему управдому, по традиции приглашенному в понятые, — считают, что могут самовольно захватывать комнаты и срывать печати НКВД. Так вот, если такое случится, я тебе мошонку оторву. Понял?

— П-понял, — пролепетал управдом. Манухин скользнул взглядом по его лицу и усмехнулся.

— Взятки берешь? Небось всю родню давно в Москву перетащил и всех прописал? Смотри у меня. И помни про мошонку-то!

Управдом сделался бледен и тихо-тихо уполз по стеночке. Манухин ухмыльнулся, зачем-то козырнул Лизе, стоявшей в коридоре, и удалился, скрипя сапогами.

«Нет, он, конечно, не подарок… — думала сбитая с толку молодая женщина, перестилая скатерть на столе в комнате. Когда она была взвинчена, то либо переставляла мелкие предметы, либо что-то перестилала. — Но как он быстро разобрался… Конечно, ему Юра первый указал на чашку… но он ведь мог и проигнорировать этот факт…»

Меж тем «не подарок» Манухин прибыл на Петровку, покурил, побалагурил кое с кем из коллег, поднялся в свой кабинет и велел доставить к нему Наталью Егорову.

Арестованная села и чинно сложила руки на коленях, как примерная школьница. По упрямому выражению ее лица Манухин сразу понял, что женщина настроена все отрицать до последнего.

— Итак, гражданка Егорова, давайте упростим дело, — заговорил он. — Вы — все трое — обвиняетесь в убийстве по предварительному сговору. Ваш муж приготовил яд и научил дочь, как его использовать. Вы были в курсе дела, потому что загодя наводили справки о том, как после убийства отделаться от падчерицы. Ну и вообще, живя со своим супругом на… — Манухин заглянул в бумаги, — шестнадцати с половиной квадратных метрах, вы просто обязаны были знать все, что он делает… или только собирается сделать.

Наталья разлепила тонкие губы.

— Я ничего не знаю, товарищ… Вы ошибаетесь. Я ни при чем… Ни о каком яде я понятия не имела. А что касается детдома для моей падчерицы, все это вранье… Люди нынче злые…

И она даже улыбнулась.

Манухин закатал рукава, встал из-за стола, подошел к Наталье и ударил ее — раз, другой, третий. Она упала со стула, тогда он ударил еще раз, кулаком — без особой злости, просто чтобы знала свое место.

— Значится, так, — спокойно заговорил Манухин, возвращаясь на место, — либо ты мне рассказываешь все, как было, сознаешься в убийстве и отправляешься на лесоповал искупать свою вину, и тогда — если ты там не сдохнешь — лет через десять у тебя появится шанс увидеть своих крысенышей. Или ты так будешь падать со стула — случайно — плеваться кровью, вот как сейчас, и тебе будет очень, очень больно.