Жозе Душ Сантуш - Последняя тайна

— Вот как… Теперь мне понятно.

— Четвертый критерий — это контекст. Соответствуют ли эпохе те или иные сведения, приведенные в Евангелии? А пятый — это сама неотъемлемая структура текста, то есть стиль повествования, используемая лексика и даже богословские тенденции самого автора. Если в каком-нибудь отрывке появляются вдруг слова, которые не используются более нигде, велика вероятность того, что речь идет о приписке, сделанной копиистом. Но внимание: эти критерии не должны применяться слепо, потому что случается, что в каком-либо более древнем тексте устранены те или иные противоречивые моменты или добавлены выдуманные эпизоды. Тогда мы приходим к выводу, что имеем дело с копией худшего качества по сравнению с более поздним текстом. Короче, надо все взвешивать.

Итальянка кивнула в знак согласия.

— Да-да, это воистину труд следователя, — заметила она. — И, тем не менее, к чему вы это рассказываете?

— К тому, чтобы перейти к художественным выдумкам Нового Завета, — сделал паузу ученый, нагнетая драматический эффект. — Как история с прелюбодейкой, например.

Валентина чуть не подпрыгнула на стуле.

— Да-да! Вы мне обещали привести доказательства тому, что эта история — подлог. И где же они, предъявите?!

Историк бросил в ее сторону многозначительный взгляд.

— И этот случай не единственный. Есть и другие.

— Какие же?

Томаш глубоко вздохнул от нахлынувшей вдруг усталости. Целых полчаса он разжевывал итальянской следовательнице элементарные сведения о рукописях Библии, но самое трудное было еще впереди. И, на его взгляд, самое тяжелое для восприятия, потому что затрагивает существеннейшие элементы христианского богословия. Ученый постучал пальцами по столу, не решаясь поднять глаза на свою собеседницу. Наконец, он собрался с духом и ответил на вопрос.

— История с воскрешением Иисуса, например.

— С воскрешением Иисуса? — спросила настороженно Валентина. — Это же как?

Он все-таки поднял глаза.

— Это еще один подлог.

Газон парка «Dubh Linn Gardens » накрыла ночная изморозь, принесенная влажным туманом, но Пэдди Мак-Грас совершенно не обращал внимания на эти мелкие неудобства. И стоило ли ему еще и из-за этого расстраиваться? Ему, 52-летнему мужчине, потерявшему работу, брошенному женой и считавшему себя самым несчастным человеком на свете.

Он растянулся на зеленом ковре, подняв вверх бутылку виски; треть живительной влаги карамельного цвета еще оставалась, а значит, будет ему в чем утопить воспоминания о жутких неприятностях закончившегося года.

«And it’s all far me grog, me jolly jolly grog» [20] And it’s all far me grog, me jolly jolly grog — Все отдам я за грог, веселый добрый грог ( англ. ). , — напевал он тихонько. — «All far me beer and tobacco. Well I’ve spent all me tin with the ladies drinking gin…» [21] All far me beer and tobacco. Well I’ve spent all me tin with the ladies drinking gin — Все — за табак и за пиво, все потрачу поскорей на напитки и б-дей ( англ. ). ( Пер. В. Смирнова ). .

Виски делало его счастливым хоть на пару часов или по крайней мере помогало забыться на какое-то время. Не мешкая, он сделал еще глоток и снова замурлыкал песенку, что в молодости вдохновляла на многие безумства. Пэдди потратил почти тридцать лет своей жизни на чиновничью работу. Тридцать лет! И вдруг наступил кризис, первыми пострадали банки, правительство профинансировало их, бюджетный дефицит подпрыгнул, прибежал МВФ [22] МВФ — Международный валютный фонд. , и понеслось увольнение за увольнением. Он попал под гильотину сокращения штатов, и конец труду.

Если тебе за пятьдесят, кто тебя возьмет на работу? Почувствовав себя несчастным оборванцем, он топил свое горе в пивнушке Mulligan’s на углу рядом с домом. Приходил каждый вечер, шатаясь, домой, блевал иногда, и через пару-тройку месяцев жена, эта визгливая коза со змеиным языком (чудо природы), бросила его, вернувшись в свой Лимерик.

— Ведьма! — проворчал он автоматически при одной только мысли о ней. — Пусть отравится своим собственным ядом!..

А потом приперлись банковские и отобрали дом — ему нечем было платить за него.

— Не люди, а стервятники какие-то, эти суки банковские! — добавил он, уже и не соображая, с собой ли он разговаривает или кому-то жалуется. — Да накроет этих зверей их собственное дерьмо!..

Однако Пэдди догадывался, что, если кто и вляпался в дерьмо, так это он, оставшийся без дома и спавший под открытым небом. Вот уже четыре месяца «Dubh Linn Gardens» стал его широчайшей из кроватей. Он поднял голову вверх и огляделся. «Есть места и похуже», — подумал он, приглаживая спутанные волосы пятерней. Пусть парк и не лучшее место для сна, особенно в холодные и влажные зимние ночи, зато он красивый. Опять же, у него весьма престижные соседи: замок и библиотека. А главное, молчаливые, не жалующиеся. Да и ему, по сути, жаловаться не на что…

Из-за выпитого он чувствовал слабость в теле и сделал еще глоточек, словно так можно было вернуть себе прежнюю силушку. Тут он заметил высокого и худого человека, прошедшего недалеко от него. Он решил было повернуться поудобнее, чтоб вздремнуть — сон опять смыкал веки, но неожиданное событие заставило его поменять планы.

Из темноты, там, вдали, возникла вдруг тень и бросилась следом за человеком, вышедшим из библиотеки. Ускорив шаг, она подкралась к прохожему сзади и с молниеносной быстротой и ловкостью набросилась на него. На какие-то мгновения два силуэта слились воедино. Потом раздался крик ужаса, и один силуэт бросился бежать, а второй остался на тротуаре.

Застигнутый врасплох скоростью и невероятностью случившегося, Пэдди протер кулаком глаза и, снова открыв их, уставился на место недавних событий: может, это был сон? Нет, ему это не приснилось — чье-то тело действительно лежало на земле. До него окончательно дошло: то, что ему показалось, что было, — было…

Он встал с газона и, нетвердо держась на ногах, позвал на помощь.

Красавица с темно-каштановыми вьющимися волосами и голубыми глазами, не переставая, качала головой, отказываясь принять только что услышанное.

— Оказывается, теперь фальшива уже не только история с прелюбодейкой? — вопрошала она, сжав зубы и едва сдерживая наполнявшее ее раздражение. — Еще и воскрешение Иисуса? Но это же все глупости? Вы шутите со мной?

Ее тон был настолько агрессивным, что Томаш тотчас почувствовал, как капелька пота слезинкой скользнула по его спине. Может, не следовало рассказывать все это? Ему стало казаться, что было не совсем разумно с его стороны выкладывать набожной католичке исторические сведения о Христе, почерпнутые исследователями. Но раз он уже встал на этот путь, дороги назад не было. К чему было затевать этот разговор, если не доводить его до логического конца: выводов и последствий… Слишком поздно каяться в содеянном…