Валерий Шарапов - Бандитский брудершафт

Все в этом большом, уютном зале Косте понравилось. Да вот беда, никак не мог отыскать Василькова среди официантов, сновавших по помещению. Тот будто сквозь землю провалился.

— Выбрали? — послышался голос молодого человека в черном костюме, тихо подошедшего к нему.

— Скажите, а блюд корейской национальной кухни у вас не готовят?

— Наши повара могут приготовить любое блюдо, — заявил официант и склонил голову набок.

Тонкие усики над верхней губой распрямились, изобразили то ли печаль, то ли насмешку.

— Но на это потребуется время. Да и цена такого блюда будет, мягко говоря, немаленькой.

— Понятно. — Костя склонился над меню. — Тогда вот это. Бараньи ребра с гречкой. Они долго готовятся?

— Буквально тридцать минут. А пока их приготовляют, я посоветовал бы вам «Столичной» водочки. Она у нас прямиком с завода. Отличный вкус!

— Что ж, грамм сто пятьдесят можно.

— Из холодных закусок к водочке что предпочитаете? Есть галантин, форшмак, свежий салат оливье со сметаной и настоящим майонезом.

— Оливье, — сказал Ким, мысленно подсчитывая, во сколько обойдется его податливость.

Официант записал в блокноте заказ, но и не думал бежать на кухню.

— Освежиться не желаете? — продолжал он, почуяв слабину неопытного клиента.

— Не понял. Как освежиться?

— Нарзан, холодные соки, лимонад?

— Ага. Давайте нарзану.

— Из выпечки что хотели бы откушать? Есть кулебяка с рыбой, пермячки с бараниной, булочки обычные и с начинкой.

— А простой хлеб у вас есть?

— Разумеется.

— Три куска. И еще…

— Да-да, слушаю.

— Не подскажете, где у вас тут туалет?

— Туалетная комната при выходе из зала налево.

— Спасибо.

Официант кивнул и наконец-то испарился.

Костя перевел дух и снова посмотрел вокруг. Василькова нигде не было.

Утром три сотрудницы сберкассы, ограбленной накануне, были доставлены в управление, еще раз опрошены Егоровым и переданы в распоряжение штатного художника МУРа Наума Лазаревича Карпова. Работать с женщинами он не любил, но деваться ему было некуда. Художник усадил их напротив, взял несколько карандашей разной плотности, чистый лист бумаги, проинструктировал дам и приступил к делу.

Начал он с молодого бандита. Предполагаемый возраст, рост, общая комплекция, особенности фигуры, форма и положение головы, овал лица, волосы. Художника интересовало буквально все. Каждая деталь, любая мелочь. Прежде чем карандашный грифель впервые коснулся бумаги, он задал сотрудницам сберкассы около сотни вопросов. Некоторые из них вызывали у женщин удивление напополам с раздражением.

— Да разве же я все упомню, — заметила Антонина, когда художник поинтересовался походкой молодого бандита, и не удержалась от едкого замечания:

— Да и какое она имеет отношение к его противной прыщавой роже?!

— Милочка… — начал было Карпов.

Но женщина грубо оборвала его:

— Я вам не милочка!

— Ах, да. Простите. Как вас по имени-отчеству?

— Антонина Ивановна.

— Так вот, Антонина Ивановна, строение человеческого тела давно классифицировано по особенностям конституции, поведения, по предрасположенности к тем или иным заболеваниям. Впервые подобной классификацией занимался еще Гиппократ в четвертом веке до нашей эры. Вот ваш организм, к примеру, имеет склонность к апоплексическому удару. К кровоизлиянию в мозг, другими словами.

— Мой? К кровоизлиянию?. — Женщина растерялась. — Почему это вы так решили?

— Потому что к этому заболеванию предрасположены все люди невысокого роста с плотным телосложением. А вот вы из себя высокая и худощавая, — обратился он к Шурочке, сидящей слева. — Вам кровоизлияние не грозит.

Та обрадованно заулыбалась, но просвещенный художник тут же огорошил ее:

— Люди вашего телосложения гораздо чаще болеют туберкулезом.

Наум Карпов являлся профессиональным художником и работал в штате МУРа более десятка лет. Это был пожилой, тучный, неторопливый мужчина с приятным лицом и пышной седой шевелюрой. Сотрудники уголовного розыска любили его за общительность, мягкий характер и острые, но необидные шуточки, частенько слетавшие с его языка. Даже за пределами МУРа ходили легенды о способности Наума Лазаревича с невероятной точностью воссоздавать на бумаге портреты людей, которых он не встречал вживую.

— Так что, милочка, запомните, даже самая незначительная деталь в поведении имеет прямую связь с состоянием организма этого человека и с его внешностью.

На сей раз Антонина проглотила «милочку» и с уважением посмотрела на художника.

— Итак, на чем мы остановились? — продолжил он. — На походке. Пожалуйста, вспомните, как этот молодой бандит передвигался по вашей сберкассе.

Пока Карпов мучил расспросами трех сотрудниц ограбленной кассы, оперативники Старцева в своем кабинете колдовали вокруг подробной карты Москвы, разложенной на столе. На плотной бумаге, пестревшей прямоугольниками жилых кварталов, изгибами рек и росчерками улиц, уже были отмечены красными кружками те объекты, на которые банда совершила вооруженные налеты, заодно ресторан «Гранд» и те места, где кто-то предположительно видел бандитов или людей, похожих на них. Синими квадратиками на карте города обозначались все работающие амбулатории и зубоврачебные кабинеты. Как ни странно, но в послевоенной столице их оказалось не так уж много.

Сыщики не теряли времени и с помощью наглядных красных маячков пытались просчитать маршруты передвижения банды. Крутили по-всякому, и так и эдак. Каждый раз выходило, что банда появлялась с западной окраины города либо с северной.

Старцев зажал в зубах папиросу, навис над картой и изрек:

— Берем эту версию за основу. Переходим к дантистам.

Большая часть стоматологических амбулаторий и кабинетов была сосредоточена в центре столицы. В северной ее части находились шесть таких заведений. Два из них были ведомственными, закрытыми для широкой публики. В западной части Москвы опера насчитали всего три общедоступных учреждения такого рода.

— Не так уж и страшно, — оценил шансы Егоров. — Я когда родил эту идею, думал, будет хуже. А тут всего семь точек.

Через два с половиной часа раздался телефонный звонок.

— Готово. Приходите и забирайте, — произнес художник заветную фразу, за которую сыщики его боготворили.

Старцев с Егоровым и Горшеней сорвались в мастерскую, находившуюся в другом конце длинного коридора. Женщины по-прежнему сидели у Наума Лазаревича. Он закончил работу, угостил их чаем и даже выдал к нему по куску сахара.

Он увидел Старцева, вошедшего в кабинет, тут же подал ему три листа и сказал:

— Все, что мог.

С первого ватманского листа на сыщиков глядел молодой человек лет двадцати пяти с припухшей щекой, поверх которой виднелась тонкая светлая повязка. Темные всклокоченные волосы, упрямо выбивавшиеся из-под матерчатой кепки. Колючий нагловатый взгляд живых темных глаз под редкими изогнутыми бровями. Чуть вздернутый нос, толстые губы, веснушки, разбросанные по округлому лицу, и прыщи, вечные спутники юности.