Вячеслав Демченко - Четвертый бастион [litres]

Равно как в Иностранный легион, в зуавы брались человеческие отбросы со всей Европы, что не мешало им дивным образом и довольно скоро превращаться в солдат отчаянной отваги и исключительной дисциплины.

Зуав, хоть и француз, но когда-то живший в Ливерпуле, смог пояснить на вполне сносном английском, что траншеи, указанной на вчерашней карте и подбиравшейся к ложементам вплотную, уже нет. Русские не поленились зарыть, но есть подходящий овражек, прорытый не столько дождями, сколько ядрами и бомбами.

– Вот тут, – зуав уверено и бесцеремонно указал во тьму бриаровой [40] Бриар – древовидный плотный нарост между корнем и стволом кустарника семейства вересковых (Erica Arborea), произрастающего в Средиземноморье. Хорош как материал для трубок тем, что при зрелом возрасте древесины он жаропрочен, тверд и стоек к воздействию табака. тыквочкой трубки, отмахнув из нее рой золотых искр. И ничуть не смутился пули, мгновенно прилетевшей со стороны русского бастиона и едва не выбившей трубку из его руки.

Пуля, жужжа, унеслась в ночь невидимым свинцовым шмелем, но заставила нескольких горцев, из числа вновь прибывшего пополнения, ей поклониться, махнув красным хаклом гленгарри [41] Отличительное перо (хакл) на головном уборе военных (гленгарри) – красное у полка Black Watch. .

Прочие же даже не шелохнулись.

Такой обмен пулями штуцерников был уже сродни приветствию между траншейными и бастионными обитателями и был больше соревнованием в меткости, чем способом истребления неприятеля. Вот и сейчас на русское «бди, тля!» с французской параллели гавкнул в ответ штуцер Тувенена «бон суар!».

Пули Менье и Тамизье разминулись в полете. Обе французского происхождения, но первая, после русской перековки-переливки, полетела «к своим», а другая свистнула на Мачтовый, как говорили союзники, бастион.

– Ото ж, тля, не спи, – добродушно проворчал Левко, рядовой 8-го батальона черноморских пластунов, сползая с бруствера батарейного траверса [42] Траверс – земляная насыпь, защищающая от огня противника с флангов или с тыла. , и первым делом натянул поверх рубахи драную черкеску.

Дрань оно дрянь, конечно, но продрог изрядно, пока «вылеживал» свой выстрел. А в замызганной черной сорочке только по срам, хоть и вовсе «сраму лишишься» от холода, но все как-то поспокойнее, не так приметно, особенно если взять в уме, что точно такой же охотник может отсиживаться в темноте где-то совсем подле. До «француза» ж рукой подать – полста саженей, не боле.

Левко оглянулся в пушечном дворике.

– Дайте-ка прикурить, братцы! – заторопился он, выуживая из кармана черных же штанов свою казацкую люльку – простецкую глиняную, но с такой загогулиной, что за усы боязно. Заторопился, потому как увидел – кондуктор [43] Воинское звание нижнего офицерского чина. под могучей тушей корабельной пушки усердствует кресалом.

Седоусый матрос со своей ореховой трубкой в зубах, не отвлекаясь от клацанья медным рычажком кресала и не выпуская мундштука из зубов, прогудел что-то невнятное, будто в жерло своего двухпудового [44] 248 мм корабельная бомбическая пушка образца 1833 года. Длина ствола – 10 калибров, дальность стрельбы – 5 км. орудия аукнул. Сердито так.

– Шо? – озадаченно переспросил Левко, даже перестав набивать большим пальцем свою люльку.

Лицо кондуктора, в очередной раз показавшееся в свете искр печеной луковицей, выражало хмурое равнодушие. Он, наконец, втянул пучок искр в чашечку трубки, пыхнул их обратно, но уже с белесым дымом, и произнес внятно, но вяло:

– Коли третьим подкурить не боишься, изволь к столу.

– А шо бояться? – пожал плечами пластун, хоть и покосился на мощное плетение канатного «воротника», насаженного на дуло пушки, точно жабо, – так, чтобы никаких зазоров между жерлом и амбразурой не оставалось.

– Армейские, – снисходительно проскрипел кондуктор. – Без понятия, – и позвал кого-то во тьму. – Кузьма?

Тотчас откуда-то сверху, с борта, со змеиным шелестом соскользнул матрос в сером бушлате с двумя рядами медных пуговиц.

– Этот с понятием, – заступился он за пластуна, беря из рук артиллериста трубку, чтоб подкурить. – Я тут сигнальный, давно смотрю, как ты черной кошкой в чулане оборотился. Молодца. Ты вот «француза» за что сейчас ухватил?

– За табачную искорку, – нарочито угрюмо буркнул Левко, придавая солидности к молодости азарта. Впрочем, добавил тут же, справедливости ради: – Правда, что упокоил – не побожусь, развеяло.

– О! – дидактически поднял палец старый кондуктор, должно быть, начальник здешней крюйт-камеры. – Вот отсюдова и у нас поверье: «Третий не прикуривает!»

– Чого це, дядьку? – растеряв от удивления важность, перешел на украинский говор Левко.

– А вот чего, – с удовольствием подхватил сигнальщик Кузьма, должно быть, порядком ошалевший от одиночества и напряженной тишины наблюдения. – Вот, смотри, первый матросик трубочку раскурит, а англичанин уже заприметил. Они, вишь, поглазастее француза будут. Матрос другому подкурить дал, ан англичанин уже курок-то взвел, – Кузьма указующе помахал трубкой куда-то поверх толстых канатов «воротника». – Третий токмо подкуривать, и р-раз!

Пуля с топорным звуком тюкнула в «воротник».

– Ах, ты! – отдернул руку Кузьма.

Левко заржал – подлинно конь платовский. Не удержался хриплого смешка и старый кондуктор:

– Ах, ты! Эх, ты… учитель.

Наконец, храбрясь и оправляя ремни патронной и капсюльной сумок, улыбнулся и сигнальщик.

– Чей-то они сегодня, как с цепи, – он вдруг замер, прекратив свою возню с амуницией, и спросил пластуна рассеянно, будто вдогон какой-то внезапной мысли: – Говоришь, летели искорки-то?

– Известно, летели, – подтвердил Левко. – На ходу ж.

Он вдруг заподозрил, что кто-то усомнился в его «выстреле» – был ли в нем толк и прок какой, – и заторопился. – Я ж тому и кажу, что за попадание не уверен.

– Лезь-ка ты, Кузьма, вспять, – перебил его, тяжело и скрипуче подымаясь, старый кондуктор. – Да гляди, как будто Парашку на сеновал выглядываешь, а я похромаю до Пал Сергеича. Не ровен час, и впрямь.

– Чего там «ровен не ровен»? – вновь удивился Левко. – Известно, идут. Уже до старой аглицкой траншеи и дошли.

– Ах ты, душа сухопутная! – вдруг по-старчески обыкновенно, но теперь немощно и безо всякой солидности заквохтал старый кондуктор. – А чего ж ты тут байки травишь?! Надо ж рынду бить!

Вдругорядь ошалевший, в этот раз – от незаслуженных обвинений, Левко обиженно возразил:

– Та я ж думал, вы все знаете. Вы ж люди ученые, у вас тут, он, по науке все, – возвращая обвинения, он обвел рукой огромные пушки, зарядные ящики, лафетные винты и пирамиды мудреных бомб. – Баталеры, кондуктеры, человека простого не сыщется. А я шо, я человек простой, неписьменний, казакую, как деды казаковали. Землю слушаю, сакму, – все бубнил стрелок на выбор [45] Стрелок на выбор – своего рода вольный стрелок, вольный в выборе мишени – офицеров, вестовых, артиллеристской прислуги. , возвращаясь, чтобы отыскать новое «гнездо» для своего смертельного «выбора». – Она ж, сакма, сама гудит-говорит. Идут, говорит. Може, два батальйони йде, може, весь полк.