Сигизмунд Миронин - Последнее дело Лаврентия Берии

«А может, Абакумов предатель? Причастен он или нет? — не переставал анализировать Лаврентий Павлович. — Если так, то что с ним делать? Если отпустить, то сразу поймут, что я вышел на след. Пусть посидит. Но нужно резко улучшить содержание, чтобы он не был на правах арестованного и чтобы ни одна сволочь больше на допрос не вызывала. Следует доставить ему газеты, журналы, поставить в камеру радио. Ну, книг в библиотеке достаточно, хотя если захочет, то можно и из Ленинки добавить». Берия немедленно отдал соответствующие распоряжения, запретив вплоть до особых указаний допрашивать Абакумова. Руководителем медицинской части Лефортовской тюрьмы был подполковник М. Яшин. Берия вызвал его и приказал кормить Абакумова как на убой и следить за его здоровьем. Берия приказал больше не трогать Абакумова и перевести в хорошие условия. Берия не освободил Абакумова, так как боялся спугнуть «крота». Это был политический ход для усыпления бдительности заговорщиков, для которых освобождение Абакумова было бы смертельно опасно. Дело в том, что одной из причин ареста Абакумова было то, что он, видимо, вышел на ту самую банду, грабившую машины, которые перевозили золото и картины, банду, которая крышевалась в игнатьевском МГБ и ЦК. В оперативных сводках это постоянно звучало. Если бы Абакумов был освобожден, то это бы спугнуло «крота». Кроме того, Абакумова не выпустили, так как у него самого было рыльце в пушку.

Перейдя в новую камеру, Абакумов пробрался на место напротив окна с железной решеткой и лег навзничь, закинув руки за голову и закрыв глаза. И снова четыре недели его не вызывали на допрос; душили стены камеры, выкрашенные в грязно-фиолетовый цвет; днем — тусклый свет оконца, закрытого «намордником», ночью — слепящий свет лампы; двадцатиминутная прогулка, а потом — утомительная гимнастика: отжим от пола, вращение головы, приседания — до пота, пока не прошибет. «Я должен выдюжить», — думал про себя Абакумов. Больше никто его пальцем не тронул.

А Берия продолжил рыть землю. В деле Кузнецова сообщалось, что в течение 1945–1946 годов на имя первого секретаря Ленинградского обкома партии А.А. Кузнецова, сменившего на этом посту А.А. Жданова, неоднократно поступали заявления о неблагополучном положении в деле борьбы с преступностью в городе. Шли жалобы на сделки, взяточничество, коррупцию, протекционизм и мародерство. Коррупционеры оказывали платные «услуги» по незаконной прописке, досрочному освобождению из мест заключения, предоставлению жилой площади, демобилизации из рядов Советской армии, выдаче медицинских заключений об инвалидности и т. д. Они устраивали «сбор дани» с директоров промышленных предприятий, магазинов, баз, складов. При этом часть «дани» была в натуральном выражении в виде отрезов материи, промышленных, винно-водочных и табачных изделий, наборов дефицитных продуктов питания. Ряд работников прокуратуры и УМВД создавали фиктивные следственные дела с целью вымогательства. Однако Кузнецов прикрывал безобразия или ограничивался отписками. «8 февраля 1946 года информация о ходе операции “Скорпионы” была доложена A. A. Кузнецову. Однако реакции из Смольного не последовало. Не получив ответа на свои жалобы, граждане стали обращаться за помощью в органы государственной безопасности и в Москву». Расследованием занялись сотрудники УМГБ, однако вскоре Кузнецов был переведен в Москву на должность секретаря ЦК ВКП(б) и стал членом Оргбюро ЦК.

Было установлено, что в городе действует преступная группа, состоявшая из работников городской прокуратуры, суда, адвокатуры, ВТЭК, горжилотдела, ОБХСС, управления Ленинградской городской милиции, паспортного отдела, военных учреждений Ленинградского военного округа и др. К операции были подключены лучшие следователи госбезопасности, установлено прослушивание подозреваемых, и принято беспрецедентное решение — не делиться информацией с управлением милиции, прокуратурой города, штабом ЛенВО, обкомом ВКП(б) и Ленгорисполкомом. В обкоме и исполкоме об этом знали или догадывались, но ничего не предпринимали.

По документам на 1946 год, двухэтажный особняк для семьи Кузнецова, именуемый как «объект Каменный остров», скромностью не отличался. Он включал более 20 комнат без учета различных подсобных помещений. В доме находились ковры, редкой работы хрустальные люстры, мебель, картины, радиоприемники, дорогая посуда. Однако начальник Ленинградского управления госбезопасности генерал-лейтенант П. Кубаткин спустил дело на тормозах. Советские и партийные чиновники могли попасть под суд по коррупционным обвинениям только в случаях, когда их действия становились широко известны или они становились жертвой очередной политической кампании.

В январе 1948 года сразу три заместителя начальника УМВД по Ленинградской области — Ермилов, Баскаков и Иванов — были уличены в нарушениях «во время проведения денежной реформы», т. е. обмена денег.

Ко всему этому примыкало дело так называемых ленинградских «скорпионов» — жуликов, подделывавших разного рода документы. В составе этой банды были сотни действующих сотрудников правоохранительных органов, чиновники госучреждений. Дело было настолько резонансным, что своих постов лишились полтора десятка представителей руководства Леноблисполкома, а ключевых персонажей расстреляли, сняв мораторий, введенный на смертную казнь в 1947 году.

Информация дошла до Сталина. Родионов направил около 300 спецсообщений министру госбезопасности B.C. Абакумову и наконец доложил лично Сталину о безобразиях, творящихся в Ленинграде. Было инициировано Ленинградское дело. С началом Ленинградского дела привлечения номенклатурных работников к ответственности по обвинению в должностных нарушениях Ленинграда и области стали массовыми. Так, решением только одного из бюро горкома ВКП(б) в августе 1949 года «за злоупотребление служебным положением» были сняты с работы и исключены из партии 15 руководящих работников Ленгорисполкома.

25 сентября 1950 года предварительное следствие было закончено. В августе 1952 года на длительные сроки тюремного заключения были осуждены свыше 50 человек, работавших во время блокады секретарями райкомов партии и председателями райисполкомов Смольнинского, Дзержинского и других районов города. В 1949–1952 годах только в Ленинграде и области были освобождены от работы, исключены из партии свыше 2 тысяч человек. С июня 1950 по июнь 1952 года в вузах города заменили 18 ректоров и 29 заведующих кафедрами идеологического профиля. Пятеро человек были расстреляны.

«Да, — подумал Берия, — оснований для расстрела нет, но кто-то же подсунул следствию документы, показывавшие, что подсудимые занимались шпионажем». Он хорошо помнил обсуждение судьбы главных фигурантов на Политбюро. Четких доказательств их шпионской деятельности не было, но коррупция была очевидна. Им впаяли статью 58–14. «Контрреволюционный саботаж, то есть сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собой лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до расстрела с конфискацией».