Сигизмунд Миронин - Последнее дело Лаврентия Берии

Вечером Берия встретился с Квеоном, который подробно рассказал о том, что говорил перебежчик. Когда Берия спросил, о каком лекарстве говорил перебежчик, Квеон замолчал, пытаясь вспомнить, что говорил ему перебежчик. «Он, кажется, говорил о дикумароле, или дикумарине, и о фенольных химических кольцах в нем». — Квеон хорошо знал химию. Он ей увлекался в школе.

В этот день Берии доложили, что, когда после решения Ялтинской конференции 1945 года началось переселение поляков на земли Германии, многие из них хотели уехать на более благоустроенную территорию, и, для того чтобы попасть в число счастливчиков, они предлагали деньги и золото, которое они накопали в могилах около немецких концлагерей, где уничтожали евреев и где от евреев осталась одна зола. Многое перепадало и сотрудникам советской военной администрации, находившейся на территории Польши. В те времена именно там и ошивался Булганин.

20 марта, 7 часов 4 минута. Москва, улица Качалова

Утром, выйдя на крыльцо, Берия вдруг не увидел знакомого снегиря. Видимо, почувствовав близость весны, полетели обратно к родным северным лесам зимние гости — снегири, свиристели, чечетки. «Правда» сообщала, что парламент Западной Германии одобрил боннское и парижское Соглашения об образовании Европейского оборонительного сообщества.

20 марта, 8 часов 14 минут. Москва, улица Качалова

На Лубянке Берия увидел сообщение внешней разведки МВД об ультиматуме США Франции с целью заставить Францию как можно быстрее ратифицировать Парижский договор. Берия не дал хода этой шифровке в Президиум.

У Курчатова наконец появился свой кабинет на Лубянке. Этого добился Берия, чтобы не бегать туда-сюда. Курчатов умел говорить понятно, не горячась. Когда Сталин умер, Ландау сказал: «Все! Я больше этим заниматься не буду». И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон и А.Д. Сахаров попросили Халатникова принять у Ландау дела. И Ландау тоже попросил об этом. Халатников принял от Ландау его группу и вычислительное бюро. Работа Сахарова была оценена, и он стал доктором наук без защиты диссертации, а в 32 года избран академиком АН СССР, самым молодым.

Чтобы не вызывать отторжение ученых от проекта, Берия сделал так, что физики, привлеченные к атомному проекту, имели право продолжать и свои мирные исследования — в отличие от американских специалистов, которые были изолированы от всего мира и на время полностью прекратили научную деятельность. Ученым, участвовавшим в атомном проекте, предоставлялась полная свобода: действуйте! В 1950 году Ландау с Гинзбургом создали феноменологическую теорию сверхпроводимости. Берия был удовлетворен тем, что за годы атомного проекта физика СССР не потеряла позиций в науке. Например, в физике низких температур — Институт физпроблем как был лидером в мировой физике, так и остался. Ученые печатали статьи по своим темам в научных журналах, писали диссертации… Это было одним из способов маскировки создателей бомбы.

Берия не только не мешал проводить свои собственные исследования, но и практически сквозь пальцы смотрел на любые фокусы, которые позволяли себе ученые в свободное время. Если те, конечно, не нарушали режима секретности и не становились причиной срыва работ, — он прекрасно понимал, что людям нужен выход эмоций. Любые, даже мельчайшие бытовые просьбы атомщиков исполнялись мгновенно: и отдельное питание для конкретного язвенника, и доставка изюма самолетами — чтобы у ученых лучше работала голова… У Харитона до последнего дня жизни был личный, переделанный из царского вагон, в котором он ездил в Москву. Медицинское, бытовое обслуживание — все было налажено. Саров (Арзамас-75), где делали бомбу, был городом построенного коммунизма…

В конце 40-х философы СССР хотели начать борьбу с теорией относительности. В 1949 году началась подготовка сессии по физике, сессии, похожей на приснопамятную сессию Сельхозакадемии в 1948 году. Тогда Берия вызвал В.А. Фока и попросил его вкратце объяснить СТО и квантовую механику. Фок как мог объяснил, на что Берия заметил, что это все понятно, но главный вопрос в том, нужно ли все это запрещать. Фок ответил, что запретить-то можно, но без этого добра нельзя сделать атомной бомбы. Берия пошел к Сталину и сказал: «Идеологический отдел ЦК стал зарываться. Недавно в журнале “Вопросы философии” появилась статья, товарищ Сталин… Очень резкая… Не называя никого по имени, там, однако, мазали грязью тех атомщиков, без которых мы не получим штуки. А затем потребовали собрать совещание моих атомщиков, чтобы они покаялись и заклеймили космополитов… А у меня, к сожалению, их много, начиная с главы школы Иоффе и кончая Ландау… Словом, приехали товарищи из Агитпропа, объявили заседание открытым и предложили высказываться: по-моему, они подготовили двух младших научных сотрудников, но кому они нужны в нашем проекте, эти сопляки? Первым руку поднял Иоффе: “Прошу слова…” Поди не дай. Старик вышел и сказал буквально следующее: “ Наша задача заключается в том, чтобы работать над проектом, с утра и до ночи, без отдыха и сна, речь идет об обороне Родины. Либо мои сотрудники будут заниматься своим делом, либо транжирить его на этих бессмысленных сборищах… Но тогда я попрошу наших уважаемых гостей-идеологов из Агитпропа ЦК отправиться сейчас же в лаборатории и приступить к работам по проекту”…» После этого, убедив Сталина, Берия настоял в Политбюро на том, чтобы ввести в повестку сессии пункт об участии в ее подготовке ученых из Академии наук. Пришло более ста человек. Ученые горячо отстаивали свое мнение. В результате Сталин приказал философам из ЦК оставить физиков в покое. После чего вопрос о физиках был снят.

«Плохо, — подумал Берия, вспомнив атомный проект. — Да все это было то же и то же. Все, министры, коллеги, все находили нужным вмешиваться в дела. Особенно плохо было после ждановской инициативы по борьбе с космополитизмом. А теперь, если Булганин зарядит, совсем плохо будет. Так и бомбу не сделаем. Да-а-а, лучше бы они в науку не вмешивались. Оттого, что они не понимают, что это что-то такое, чего они не могут понять. Если бы это была обыкновенная технология, они бы оставили меня в покое. Нет, все нужно менять», — заключил Лаврентий. В свое время они долго решали, что делать с бомбой. Разведка установила, что американцы делают параллельно две бомбы. Одна на основе урана-235, другая на основе плутония-239. Если идти по пути создания урановой, или английской (по данным разведки, эта идея была взята американцами у англичан), то потребуется очень много электроэнергии для обогащения урана. Если производить плутониевую бомбу, то требуется сначала создать ядерный реактор для наработки оружейного плутония. Окончательное решение принял Лаврентий Павлович после долгого разговора с Ершовой.