Антонио Гарридо - Скриба

Дождь кончился, и Горгиас решил пройтись, а заодно составить в уме список самых необходимых на сегодняшний день вещей. Прежде всего, он нуждается в еде, и одной готовности курицы ему помочь явно недостаточно. По дороге на шахту он проходил орешник, и это в сочетании с яйцами и ягодами, конечно, может быть подспорьем, но все равно маловато. Он подумал, не использовать ли Белянку как наживку для поимки какой-нибудь добычи покрупнее, но вынужден был признать, что скорее всего никого не поймает, а курицу потеряет.

Да, с одной рукой, без силков и капканов даже на утку не стоит охотиться, а вот рыбу половить можно попробовать. На шахте найдутся и палки для удилища, и тонкая веревка, и материал для крючков, а уж червяков тут столько, что настоящий пир можно устроить. Река близко, главное, чтобы рыба клевала.

Такое решение обрадовало его, и тут же опять нахлынули мысли о Рутгарде.

Он не представлял, сколько еще за домом будут наблюдать, но желание повидаться с женой временами пересиливало осторожность. Если бы кто-нибудь мог ему помочь, рассказать, как она поживает, и передать, что он ни на минуту не забывает о ней, ему стало бы легче. Нет, все-таки риск слишком велик, лучше подождать более подходящего момента. Он ведь ее видел, и, судя по всему, у нее все хорошо, а это самое главное.

Горгиас опять достал документ и перечитал еще пару раз, останавливаясь на тех местах, которые при копировании вызывали у него недоумение. Пергамент что-то скрывал, хотя, возможно, даже Уилфред этого не заметил. В задумчивости он убрал документ обратно в мешок и стал искать, куда бы его спрятать. Тогда, если его схватят, он сможет поторговаться. Наконец взгляд его упал на одну подходящую балку, куда он по бочкам и забрался, а потом расшвырял их, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. Довольный, он выпустил Белянку на улицу полакомиться червяками, а сам сел мастерить крючки.

Целую неделю его мучили страшные боли и лихорадка, которая то накатывала, не давая подняться, то отпускала. Немного отвлекала только Белянка – по утрам он привязывал ее снаружи, чтобы она собирала червяков и гусениц, а вечером забирал в хижину, чтобы еда была под рукой. Наконец ему немного полегчало, он даже нашел в соседних хижинах старые одеяла и устроил себе более удобную постель. Иногда он поднимался на вершину холма и смотрел оттуда на город или любовался горами, на которых уже начинал таять снег. Когда по перевалам можно будет пройти, говорил он себе, мы с Рутгардой убежим в другой город.

Дни шли, рука заживала – мало-помалу он начал двигать плечом, нитки выпали, и шов приобрел нормальный цвет кожи. В одно прекрасное утро культя совсем перестала болеть и больше его не беспокоила.

На третью неделю Горгиас решил обследовать подземные галереи шахты. У входа в первую же из них он нашел огниво и достаточно трута, чтобы зажечь факелы, прикрепленные на стенах туннеля. Чуть дальше он обнаружил железные обручи, скорее всего от бочек. За время этих походов он изучил все находившиеся в галереях пещеры, переходы и шахты. Два туннеля, по которым, видимо, перевозили грузы, были вполне пригодны как укрытие; остальные, сильно разрушенные, годились только на случай опасности.

Однако мысль о возвращении в Вюрцбург не покидала его. На такой пище он долго не протянет, и все равно рано или поздно его отыщут. Он убеждал себя, что сумеет договориться с Уилфредом. В конце концов граф – калека, и, если они встретятся один на один, можно будет на него надавить. Вполне вероятно, в обмен на документ Уилфред согласится гарантировать безопасность ему и его семье. Нужно только изучить его передвижения, чтобы выбрать наиболее удобное время и место.

В день, когда исполнилось четыре месяца со смерти дочери, Горгиас окончательно решил вернуться домой. Накануне он соорудил себе наряд нищего, что было нетрудно, поскольку одежда его превратилась в лохмотья, а в туннеле он нашел изъеденную мышами шапку и дырявый шерстяной плащ. Он уже собирался облачиться в него, как услышал вдали колокола, бившие тревогу. После пожара в мастерской они впервые звонили так отчаянно, и Горгиас решил дождаться темноты, чтобы лишний раз не рисковать.

Спускаясь к городу, он опасался, не подвергся ли тот нападению саксов, однако ворота оказались закрыты. Прикинувшись бродягой, он поговорил с караульным, который посоветовал ему возвращаться туда, откуда пришел. Расстроенный, Горгиас побрел по непривычно пустынным улочкам предместья и вдруг в одном из домишек заметил старика, выглядывавшего сквозь оконную решетку. Вместо ответа на вопрос, что происходит, хозяин захлопнул окно, но Горгиас не отставал, и старик наконец сообщил, что зарезали нескольких парней.

– Наверное, дело рук некоего Горгиаса, который недавно убил Генсерика.

Горгиас окаменел, а потом еще сильнее надвинул на глаза шапку и, даже не поблагодарив старика, отправился назад в горы.

Живот у Хельги Чернушки рос с той же быстротой, что и тыквы в епископском огороде, а съедала она все, что попадалось на пути, даже пресное и безвкусное. Тереза никогда не видела такого пуза и, дотрагиваясь до него, ловила себя на мысли, что хочет ребенка от Хооса Ларссона. Однако это несет с собой столько сложностей, лучше пока подождать.

Хельга изменилась не только внешне – беременность превратила распутницу в неутомимую труженицу. Она перебралась из таверны в большой дом рядом с епископатом, перестала красить губы и носила обычную одежду, как все порядочные женщины. Но больше всего Терезу изумляло то, насколько ловко управлялась Хельга с горшками и кастрюлями. Фавила, считавшая, что ее помощница – прирожденная кухарка, сама перестала готовить многие блюда, передоверив их Чернушке.

Единственное, что осталось от прежней Хельги, – шрам на лице, память о старом любовнике.

Хельгу же, похоже, заботила лишь ее дочка – она не сомневалась, что родится девочка. Женщина слегка покачивала огромным животом, убаюкивая ее, разговаривала с ней, придумывала какие-то песенки, шила крохотные чепчики, молилась за нее и часто навещала старого плотника Николауса, который за сладости в свободное время делал прелестную колыбельку.

Однако о своих обязанностях по кухне Хельга не забывала. В тот вечер предстоял торжественный ужин в честь Алкуина Йоркского, на котором ожидались король со всей свитой. По этому поводу Хельга готовила каплунов и голубей, жареного фазана и недавно убитого оленя, что вместе со сделанными Фавилой тушеной говядиной и сырным пирогом должно было удовлетворить любым вкусам. Обычно такие ужины начинались после сексты и проходили в трапезной, но на сей раз, ввиду малого числа приглашенных, помощник Лотария Людовик распорядился накрыть столы в небольшом, но теплом помещении.