Александр Трапезников - Язык его пропавшей жены

Но ему-то как раз, судя по кошачьему в сметане лицу, пожары в городе нравились. Хоть какое-то развлечение. А Велемир Радомирович подумал, что это действительно, вполне возможно, неспроста. Какая-то взаимосвязь тут есть. Он это интуитивно чувствовал.

Баня сгорела легко, быстро и красиво. Когда подошли — от детища Митрофана Васильевича остались одни головешки да тазики. Хорошо хоть люди не пострадали, успели выбежать. Так теперь голыми и толпились вокруг пепелища, бывшего когда-то излюбленным местом отдыха. Среди них понуро бродил и сам Митрофан Васильевич. Правда, в фартуке. А тут как раз и пожарная машина подъехала. Чуть ли не из Кинешмы. Своя-то, родная, на ремонте.

— Пошли отсюда, — сказал Велемир Радомирович. — Чего любоваться? Голых не видели?

По пути он задал новый вопрос:

— У вас тут никто пироманией не страдает, поджогами не увлекается?

— Да нет, вроде бы… — ответила Катя. Хотела еще что-то добавить, но промолчала. Однако Велемир Радомирович почувствовал неладное. Вопрос его, вроде бы, попал в точку. Скрывает что-то. Черемисинов на сей раз оказался опять «кстати».

— Как же «нет»? — еще радостнее выкрикнул он. — Когда «да»! А брат твой, Антоша? Он ведь даже в дурке лежал, после того как спалил школу. Забыла, что ли?

— Да это по молодости, — смутилась она. — И по глупости. Завуч ему, видите ли, не угодила, из класса выгоняла. А Ферапонтов одни колы ставил. Да и другие училки тоже. Так школу и не окончил.

— Зато она, выходит, закончила свои земные терзания, — заметил Иван.

— На ниве образования всегда опасно и трудно, что учителям, что школьникам. Что самим школам, — добавил Велемир Радомирович. — А после, Катюша, за ним ничего такого подобного не наблюдалось?

— А как же! — вновь вклинился Черемисинов. — Он же эпилептик. Иной раз совсем не помнит, что с ним происходило. Не знает даже, что делает. Однажды его просто за руку схватили, когда он ночью возле магазина «Хилендар» крутился. Два года назад.

— А рука, конечно, была с факелом? — подсказал Иван.

— Ну, почти. С петардой.

— Да это хлопушка просто, безвредная, — вступилась за сводного брата Катя.

— Ага! — засмеялся Черемисинов. — Безвредная. А почему же она была порохом напичкана? Да фитиль уже горел? Хлопушка!.. Так хлопнула бы, от «Хилендара» только копченый балык и остался бы. Хорошо, что Гурген не спал. Зря он его тогда в полицию или опять в дурку не отправил. Пожалел пиротехника.

— Каков Герострат! — похвалил поджигателя Рейхстага Толбуев. — А «коктейли Молотова» он бросать не пробовал?

— Нет еще, — ответил Черемисинов. — Но дело не за горами.

— А когда у нас, вернее, у вас, позавчера банкет был, он никуда не отлучался?

— Спросили бы что-нибудь полегче, все же в дым были.

— Вы думаете, что это он причастен? — задал Велемиру Радомировичу вопрос Иван. — И в том, и в другом случае?

— Не знаю. Подождем с выводами. Катя, а какой у него размер ступни? Ты же должна знать. Дарила, чай, братику башмаки.

— Ну, сорок третий. Бросьте на него валить. Сыщики! Прокуроры. Вам бы только безвинного человека засудить.

— «Безвинный!», — тут уж Черемисинов просто захохотал, а собака залаяла, словно ей тоже стало смешно: — Да на нем пробы ставить негде. Вот буквально только на копчике и осталось. Чуть что — так драться. Мало того, что из дурдома не вылазит, так еще и на шконках у параши успел пару-тройку раз посидеть. Правда, сроки были маленькие, врать не стану. По мелочи, воровство всякое. Это даже не считается. Я бы амнистировал.

— А ты Вышинский, что ли? — набросилась на него Катерина. — У самого все рыло в пуху! Кто взял подряд на укладку асфальта, а бюджетные деньги по кабакам размотал? Не ты ли со своими подельниками из мэрии? И ведь все с рук сошло. Одна шайка.

— Ну, то дело иного рода, — начал оправдываться Черемисинов. — Тут погодные условия помешали. Зима-то в прошлом году была морозная, снежная, битум подчистую замерз.

— А кто ж в январе асфальт кладет?

— Да по всей России так, один я, разве?

— Вот дороги никогда и не отремонтируют. Вам сколько ни дай, все мало будет. Скажут: вот тебе золото вместо битума, клади на шоссе, но чтобы ни одной ямки. Возьмешь ведь клятвенно, по вагонам рассуешь, а ямы как были, так и останутся. Даже прибавятся. Ворюги!

«А ведь она права, — подумал Велемир Радомирович. — Но как, все же, любопытно повторяется натура тех Черемисинова и Починка в их потомках! До седьмого колена, что ли, они будут маяться за грехи отцов? Тогда, значит, и Ферапонтов тоже? Но кража чудотворной иконы только такого наказания и стоит. Это не булку из магазина спереть». Вслух же произнес:

— Будет вам лаяться, пришли уже. Ферапонтов вас помирит.

Дверь во флигель была распахнута, словно приглашала гостей.

— Странно, а «тойоты» ее я не вижу, час назад была, — сказала Катя, оглядываясь вокруг. — Уехала, выходит, опять.

— Чего же она такая прыткая-то? А какого цвета ее машина? — спросил Толбуев.

— Темно-вишневого.

— Не ее ли вы и догоняли, перед тем как в дачный домик врезаться? — догадливо спросил Иван.

— Может быть, — с сомнением в голосе отозвался Велемир Радомирович, вновь вспомнив лицо той женщины, сидящей за рулем.

На пороге флигеля появился сам хозяин.

— Заходите, заходите! — радушно пригласил он. — А Ирина Сажэ в Ростов Великий отправилась. Там еще не успела побывать. Снова вам не повезло. Но завтра вернется.

— Точно? Может, мне пока к вам заселиться, чтобы не упустить? Конуру сдадите? — Толбуев был зол, что встреча с таинственной Ириной вновь откладывается. Будто судьба водила его за нос. Не подпускала к разгадке. Что ж, подождем еще немного.

— Сдам, сдам, даже на цепь посажу и кормить буду. Два раза в день, — весело пообещал Ферапонтов. — А это что же за молодец такой?

— Иван, — представился Гаршин-младший. — Прибыл к вам по путевке комсомола. Водокачку строить.

— Очень хорошо, а то все пожары да пожары, тушить нечем.

Они всей гурьбой прошли в горницу. Альма деликатно осталась у порога, куда Марфа Посадница вынесла ей миску гречневой каши. А гостям — смородиновый чай с пряниками. Матвей Яковлевич сегодня пребывал в благодушном настроении. Видно, все думы горькие еще позавчера отдумал.

— А почему вы язычником прикидываетесь? — напрямую спросил Толбуев. — Вы же в церковь ходите, историю христианства досконально знаете. А икон в доме нет. Не веруете, что ли?

— Я по-своему верую, — помолчав, отозвался Ферапонтов. — И сейчас поясню. Для язычников первичен русский язык. Да и вся земля была тогда Русью. Даже Ной со своими сыновьями говорил на праславянском, душевном языке, который со временем стал портиться, постепенно становясь мирским наречием, то есть плотским, осквернялся. А церковнославянский для нас отнюдь не русский, но важен в какой-то степени лишь для избавления от «чаромути». Как писал Лукашевич. Продолжать?