Александр Трапезников - Язык его пропавшей жены

— Это не я, а уж вы, скорее, — возразил Велемир Радомирович. — Или супруга ваша.

— Ну, хорошо, согласен. Не вы, а мы.

— А сколько вас еще?

— Увы, мало. Но надеюсь, со временем будет гораздо больше. Когда люди осознают и вернутся к истинной вере предков. Возвратятся в свой исконный древний славянский мир.

— Прошлое исчезло.

— Тут вы не правы. Оно всегда повторяется. Я прав, Черемиска?

Из другой кельи вышел мелкий предприниматель. Нагло и бесстыже улыбаясь, он подошел к ним и уселся рядом со своим учителем.

— Здрасьте вам! — сказал он, потирая ладони, словно перед ним стояло очень вкусное блюдо.

— Давненько не виделись, — ответил Велемир Радомирович. — А с банькой кто поработал? Уж не пироман ли наш эпилептоидный?

— А кто же еще? Я только голые тела развлекал, а уж он своим любимым делом занимался, — и Черемисинов крикнул в гулкую пустоту: — Антоша, выползай на свет Божий!

Из-за столбовой колонны выдвинулся Починок. Он был не то чтобы сильно пьян, но раскачивался и смотрел угрюмо и враждебно. Видно, его еще и чем-то наркотическим напичкали.

— Все собрались, славно как, — произнес Толбуев. — Ну а уж флигель, как я понимаю, вы, Матвей Яковлевич, сами добровольно спалили? Не пойму только, зачем?

— А, надоел. Это символ отречения от прежней жизни. Огонь очищает. И это только начало. Пожары в городе продолжатся. Весь сгорит, если не одумается. Если не станет целиком языческим. Первым вновь языческим городом на Руси.

— Церковь тоже?

— Разумеется, — кивнул Ферапонтов. — Володя, отец Владимир по вашему, все больше и больше склонен верить мне, а не Спасителю. А не послушается, и храм спалю.

— Вы безумны. Вот куда завела вас ваша языческая гордыня. Вельзевульская, по сути. Ну а меня-то вместе со сторожкой вы почему решили сжечь?

— А вы слишком близко подобрались к тайне Иерусалимской иконы. И напрасно я вам вообще рассказал о ней. Вы человек очень умный. Вот и к Праязыку подошли на расстояние последнего шага. Но такие люди долго не живут. К несчастью. Или с ума сходят. Как наша белая вдова, Леночка. Да как я даже. Думаете, я сам не знаю, что уже давно свихнулся от своей мудрости? Мне ведь так одиноко, и я так хочу поделиться с кем-нибудь своими знаниями, с тем, что меня переполняет. Это просто наружу рвется. Не с ними же, ослами безмозглыми, мне общаться? — и он поочередно ткнул пальцем в Черемисинова, Починка, белую вдову и Марфу Посадницу. — С ними только весело время проводить, куражиться. А мне умный собеседник нужен. Хорошо, что вы приехали. Только жаль вот даже, что теперь тут и останетесь. Навсегда.

Велемир Радомирович давно понял, что вновь оказался в западне. И опять по собственному глупому нетерпению. Но что было делать? Одному ему с ними пятерыми никак не справиться. Оставалось только тянуть время и надеяться на чудо. Да еще на то, что Гаршин или Иван вдруг проснутся и заглянут в его номер. Тогда увидят записку на столе.

— Так где же вы все-таки прячете Иерусалимскую икону? — спросил он. — На кладбище? Голова — кладбище мыслей и памяти… Ключевое слово — кладбище.

— Догадались, это хорошо. Я знал, что вы придете к такому выводу. Поймете, а потом первым делом явитесь ко мне. За дальнейшими разъяснениями. Даже время угадал: сегодня ночью. Так все и произошло.

— Но вы не ответили на мой вопрос.

— В склепе. Там еще статуя скорбной монашки с крестом. Родовой склеп Ферапонтовых. Не все из них были язычниками, как я и моя бабка. Некоторые верными христианами.

Велемир Радомирович вспомнил: это был тот самый старинный склеп, к стене которого пять дней назад он благодатно прижимался, успокаивая прыгающее в груди сердце, после позорного бегства от белой вдовы. Укрытая там Иерусалимская икона, наверное, и придала ему дополнительные духовные силы, чтобы не потерять разум от нахлынувшего тогда ужаса.

— О чем еще поговорим? — любезно спросил Ферапонтов. — Или приступим?

— К чему?

— Ну, вы же не полагает, что выйдете отсюда с этими тайными знаниями?

— Скорее, вынесут, — добавил Черемисинов, вновь плотоядно улыбаясь и потирая руки.

— Кончай тянуть, — раздраженно сказал брат-эпилептик, Антоша Починок. — Водка стынет, и спать пора.

— Это будет как жертвоприношение, только и всего. Вы даже ничего не почувствуете, — успокаивающе произнес Ферапонтов. — Марфушка, неси топор.

— А где вы это сделаете? На алтаре, что ли? — спросил Велемир Радомирович. — Я так не согласен. Кощунственно как-то.

— А где бы вы хотели? Выбирайте сами, — не стал возражать Матвей Яковлевич.

— На воздухе нельзя?

— Там вы громко кричать станете. Хитрюга какой. Люди сбегутся. Нет, не подходит. Этот вариант отпадает. Давайте, предлагайте другой. Всего у вас три попытки.

Толбуев старательно задумался, оглядываясь кругом.

— Рожай быстрее, — поторопил его Починок.

— Сейчас, не спеши. Дело серьезное и ответственное, — откликнулся Велемир Радомирович. — Это тебе не стакан опрокинуть. Тут — вечность. А если наверху колокольни?

— Ага, а ты вдруг вырвешься, да в колокол начнешь бить? — засмеялся Черемисинов. — И опять народ проснется, сбежится.

— Вот ведь какой вы привередливый, — заметил Ферапонтов. — Чем вам алтарь-то плох? И Авраам своего сына на алтаре резал. А чем вы лучше Иакова?

— А вы, стало быть, себя под Авраамом чистите?

— Да какая разница? Я рыбу люблю чистить, — зевнул Матвей Яковлевич. — Что-то спать, и вправду, захотелось. Пора уже. Давайте третий вариант, и на этом покончим.

Марфа Посадница уже стояла позади Толбуева и держала на отлете колун. Велемир Радомирович чуть подвинулся, чтобы боковым зрением следить за ее движениями. Еще махнет сдуру, без приказа. С нее станется. Тут, похоже, все сумасшедшие без тормозов. Каков их поп, таков и приход.

— Ну, выбрали наконец место? — нетерпеливо спросил Ферапонтов.

— Выбрал, — ответил Велемир Радомирович, призывая на помощь все свое нейролингвистическое мастерство и небесные силы.

— В трапезной? — попробовал угадать главный язычник Юрьевца.

— Мимо, — почти радостно отозвался Толбуев. — А я вам тоже три попытки даю. Так будет справедливо.

— А если я с трех раз не угадаю? — включился в игру Ферапонтов.

— Тогда… вы меня все равно в мелкую капусту порубите и на пирожки пустите. Но вам же наверняка обидно будет, что проиграли?

— Конечно. Я еще никому не уступал. Тогда дайте подумать.

Матвей Яковлевич что-то прикидывал, оглядывая пространство храма. Потом наконец осторожно произнес:

— В купели?

— Опять в «молоко».

— Да вы это нарочно! — возмутился старик. — Что бы я ни сказал, всегда будет мимо цели.

— А я вот напишу лобное место на бумажке и в кармане спрячу. А вы потом проверите.