Ольга Погодина-Кузмина - Уран. Роман-реконструкция

Дня через два фреску снова залепили штукатуркой, но в память молодого курсанта врезался образ, и с тех пор в трудные минуты жизни Аус вспоминал округлый лик, немигающий взгляд святого. Нарисованные глаза смотрели прямо, без укора, но и без сожаления, а словно задавая мысленный вопрос.

Отличник боевой подготовки, ворошиловский стрелок Юри Аус в охране так и не послужил, а сразу был рекомендован в райотдел милиции Володарского района. Совмещая работу с заочной учебой на юридическом факультете, занимался поначалу делами о хищениях и растратах, затем перешел в отдел по раскрытию убийств. Оттуда уже попал в городской Уголовный розыск, а затем в следственный комитет прокуратуры Ленинградской области.

В годы войны повидал всякого зверства; были случаи, в какие просто не поверил бы, услышав от других. Как на страшном суде, люди открывались во всей скверне. Но одновременно с тем душа народная произвела на свет таких героев, которые страстными подвигами превосходили устарелых мучеников церкви. Из военных подвигов и составился новый советский иконостас.

Имея дело с убийцами, шпионами, предателями родины, к своим сорока пяти годам майор Аус накопил в сердце немало вопросов, которых не могли разрешить спрятанные под штукатуркой святые и апостолы. Почему нет одной на всех правды, а для каждого она своя? Отчего милосердие слито с жестокостью, как соль и сахар в крови? Какой смысл в борьбе, если добро и зло вечно играют с человеком в прятки, меняясь ролями и личинами?

И вот теперь память возвратила майора в разоренный монастырь, в пору далекой юности. Овал лица Таисии Котёмкиной, прямой и ясный взгляд, темные завитки волос, выбившиеся из-под косынки — весь ее облик чем-то напоминал Георгия Победоносца, который открылся над его кроватью на заштукатуренной стене. Вероятно, Кудимов нашел бы мистическое объяснение этой странности, но Юри предпочел видеть в нем отчасти совпадение, отчасти неверную игру ума.

Эта молодая женщина, о которой по комбинату ходило немало сплетен, как будто стронула лед в его душе. Впервые за долгие годы майор ощутил неправильность и несправедливость своего холостого одиночества.

Давно привыкнув управляться одной рукой в нехитрых бытовых делах — например, приготовлении супа из консервов или мелких постирушках, он так же привык разбираться с неудобными чувствами. Даже сталкиваясь по долгу службы с женщинами исключительной красоты, не примерял всерьез волнения, которое они могли бы сообщить его привычной жизни. Таисия же будто зачеркивала всякую возможность душевной тревоги, тягостной влюбленности, сомнений. Аус с первого взгляда понял, что с Таисией он мог бы прожить остаток своих дней. Сколько ему осталось — об этом лучше знали врачи, которым очень уж полюбилось в последнее время выстукивать и выслушивать сердце майора.

На свидание с Таисией собирался Аус, брил щеки, начищал сапоги, когда в окно стукнул и зашел в комнату капитан Анохин — лысый, полноватый, с бульдожьей складкой рта.

— Юрий Раймондович, разговор есть, без чужих ушей. Я тут послал запрос в архив Министерства. Так вот есть для тебя интересные сведения. Насчет инженера Воронцова.

— Слушаю внимательно, Владимир Иванович.

Анохин развел руками.

— Пишут, чтобы ты сам приезжал. Гриф особой секретности.

— А по какому разделу?

— Архивы немецкой контрразведки с оккупированных территорий.

Аус поскреб пальцами подбородок, нащупал забытый на лице клочок мыльной пены. Вытер полотенцем.

— Что ж, дело важное, будем разбираться. Надо ехать в Москву.

В сумерках, подходя к бункеру, Эльзе услыхала двойной посвист сойки — условный знак. Так перекликались братья. Она сложила руки у лица, пять раз ответила кукушкой.

Бледные от заточения под землей Вальтер, Арво и Юрген сидели на траве на берегу ручья, чему-то улыбались. Рядом стоял чужой мужчина с темной бородой. Он обернулся, обратив на девочку лучистый, любящий взгляд. Он был похож на отца, каким его помнила Эльзе.

— Эйнар! — Эльзе бросилась ему навстречу, тихо вскрикнув.

Брат обнял ее осторожно, словно держал в ладонях птицу.

На глазах Эйнара показались слезы.

— Малышка Эльзе! Я думал, ты меня не узнаешь.

— Но ты почти не изменился!

— Зато ты стала настоящей красавицей…

В начале войны Эйнар вступил в отряд местной полиции, а после записался в эстонский батальон Ваффен-СС. Он мечтал стать летчиком, его послали на обучение в военный лагерь Хайде.

Когда русские начали наступление, эстонские батальоны отправили на фронт. Они сражались под Нарвой, на укрепленной линии Танненберг — немцы считали ее неприступной. И все же им пришлось отступать. Отец и брат ушли вслед за немцами — едва успев попрощаться.

Мать редко упоминала имя старшего сына, но Эльзе знала: все эти годы матушка ждала своего первенца — Esiklaps, хранила его образ в сердце.

Тут же, возле ручья, Эйнар сбрил бороду. Поменялся одеждой с Вайдо, надвинул кепку на глаза — чтобы соседи, если встретят в темноте, приняли его за среднего брата. Через лес, мимо пруда, огородами Эльзе повела его на хутор.

Матушка в сенях переливала керосин. Эльзе вошла первой, чтобы ее подготовить.

— Мама, ты не волнуйся. У меня хорошие новости.

Мать молча повернулась к двери, дрогнула ноздрями, будто сквозь крепкий дух керосина ощутила какой-то особенный запах.

Эйнар вошел, снял головной убор. Мать отерла руки о передник.

— Здравствуй, мама.

— Здравствуй, Эйнар.

Матушка уткнулась в сына лицом — там, где вырез рубашки. Не плакала, только часто, тяжело дышала. Будто пришлось ей бежать издалека, от мельничного ручья.

Потом отстранилась, посмотрела на Эйнара, словно что-то знала такое, о чем нужно было сокрушаться. Казалось, эта встреча принесла ей не радость, а великую скорбь.

Пришли Вайдо и Осе. Наносили воды из колодца, поставили на печь большой котел. Мать вынула из сундука полотенца, чистое белье.

Пока в сенях братья мыли друг друга в большом тазу, вскрикивая и смеясь, Эльзе помогала матери раскатывать тесто на пироги, резала яблоки для начинки. Сели за стол впервые за девять лет всей семьей. Недоставало только отца.

Эйнар, как старший, нарезал хлеб, держа над столом каравай. Сложил на груди красивые сильные руки.

— Внемли, Господи, голосу моления моего. Научи меня путям твоим, и буду ходить в твоей истине.

Слов молитвы давно не слышали в доме. Мать перекрестилась, ее движение повторили Осе и Вайдо. Эйнар перевел тяжелый взгляд на сестру, и девочке вдруг снова, как в первую минуту, показалось, что перед ней совсем незнакомый мужчина. Она совершила крестное знамение.

Эйнар улыбнулся.

— Ну, что же вы? Мать, нет ли у тебя вина? Я хочу выпить за нашу встречу.