Никита Филатов - Адвокат революции

— У меня есть достаточно достоверные сведения о том, что в военно-медицинских учреждениях широко распространилось составление фальшивых свидетельств о болезни — под угрозой расправы над санитарным персоналом, — заметил Максимилиан Филоненко. — А в отношении командиров, которые пытаются навести элементарный порядок, развернута настоящая травля.

— Здесь, на Западном фронте, по требованиям комитетов к июлю уволено до шестидесяти полковников и генералов, — поддержал его Владимир Анатольевич.

— Ну, считайте, что им еще повезло! Вот, смотрите, — военный комиссар при Ставке Верховного главнокомандующего порылся в своих документах, — телеграфное сообщение помощника комиссара гвардейского корпуса: «…За то, что офицеры высказывались за наступление, они были в течение двух дней лишены всякой пищи». Или вот: «в 299-м полку солдаты убили своего командира, предварительно засыпав ему глаза песком, а подполковника Рыкова, который уговаривал Двадцать второй полк идти на позицию, закололи штыками». А вот еще телеграмма от командира 61-го Сибирского стрелкового полка: «Мне и офицерам остается только спасаться, так как приехал из Петрограда солдат 5-й роты, ленинец. В шестнадцать часов будет митинг. Уже решено меня, Морозко и Егорова повесить. Офицеров разделить и разделаться. Много лучших солдат и офицеров уже бежало. Полковник Травников».

— Это ужасно! Это несправедливо… — Владимир Анатольевич нервно смял об дно пепельницы недокуренную папиросу: — Не понимаю, зачем я здесь. Не понимаю, что, черт возьми, вообще происходит! Обязанности в действующей армии у меня совершенно неопределенные. Прав, по существу, никаких… Генералы считают нас, политических комиссаров Временного правительства, чем-то вроде досадного и бессмысленного обременения. Солдатские комитеты нам совершенно не доверяют и не подчиняются. Отчего все пошло совершенно не так, как задумывалось? Отчего?..

— А я, думаете, понимаю? — неожиданно резко прервал его Савинков. — Кто-нибудь, думаете, понимает? Между прочим, одной из жертв самосуда стал даже сам большевик Соколов, автор этого чертова «Приказа № 1». Представляете? В июне он прибыл на фронт в составе делегации ВЦИК и за попытки агитировать солдат не нарушать дисциплину был избит ими до полусмерти. Говорят, после этого товарищ Соколов несколько дней пролежал без сознания, а теперь еще ходит с повязкой на голове.

— Надо же… — не удержался от усмешки Филоненко. — Ну так и поделом.

«Приказ № 1» был опубликован Петроградским советом в разгар Февральской революции и первоначально предназначался только для восставших солдат тылового столичного гарнизона, однако большевики почти сразу распространили его по всей армии. Из всех положений этого документа наиболее тяжелые последствия имел пункт о формировании солдатских комитетов, фактически отменивший в армии принцип единоначалия. Уже весной семнадцатого года начала формироваться многоступенчатая система солдатских комитетов — ротного, полкового и армейского уровней. В результате в России на удивление быстро образовался фактически целый «комитетский класс» — несколько сотен тысяч унтер-офицеров, солдат и «офицеров военного времени», предпочитавших окопному быту различные конференции, съезды и митинги в ближнем и дальнем тылу. В соответствии с приказом, во всех политических выступлениях воинские части подчинялись теперь не офицерам, а своим выборным комитетам и Совету. Предусматривалось, что всякого рода оружие передается в распоряжение и под контроль солдатских комитетов, а офицеров назначают на должности путем открытых выборов.

— Я хочу назад, в Москву, в Петроград… да куда угодно, лишь бы заниматься делом. — Владимир Анатольевич Жданов произнес это неожиданно твердым, уверенным голосом.

— Каким делом? — позволил себе уточнить хозяин кабинета.

— Юриспруденцией, — сразу было видно, что ответ на вопрос этот уже неоднократно обдумывался недавним политкаторжанином. — Новой России, новому обществу ведь непременно понадобятся новые законы — демократические и справедливые. Не так ли?

— Понадобятся, — признал Борис Савинков.

Спустя почти полгода после победы революции в стране все еще продолжали действовать судебные уставы середины прошедшего века и царское Уголовное уложение. В марте, правда, было образовано Юридическое совещание, на которое возлагались «обсуждение вопросов публичного права, возникающих в связи с установлением нового государственного строя» и подготовка заключений по законопроектам, «по которым такие заключения будут признаны Временным правительством необходимыми». Требовалось по возможности сохранить правовую традицию и сложившуюся юридическую практику — но при этом ввести, например, такие новшества, как административная юстиция, которой не существовало при самодержавии. Поговаривали, что для этих целей готовится даже некий особенный документ — «О согласовании Свода законов с издаваемыми Временным правительством постановлениями», призванный определить критерии для использования в новых условиях старого дореволюционного законодательства…

— Борис Викторович, вы же сами учились когда-то на юридическом факультете, — напомнил Жданов своему бывшему подзащитному, а теперь товарищу военного министра. — И вы не можете не понимать, что без настоящего правосудия развивать революционную демократию будет решительно невозможно! Простите великодушно, однако мне кажется, что наш недавний коллега господин Керенский слишком заботится о собственной популярности — забывая при этом, что произвол демократический точно так же недопустим, как и любой другой.

С этим тоже трудно было не согласиться. При первом посещении Министерства юстиции, еще в самом начале весны, глава правительства сделал символический жест — подал руку швейцару. Этот его демонстративный поступок породил много неодобрительных комментариев, усилившихся по мере уничтожения прежней судебной системы. Однако уже третьего марта был реорганизован институт мировых судей: суды стали формироваться из трех членов — судьи и двух заседателей. На следующий день были упразднены Верховный уголовный суд, особые присутствия Правительствующего сената, судебные палаты и окружные суды с участием сословных представителей… Александр Керенский своим единоличным распоряжением прекратил разбирательство по делу об убийстве Распутина — при этом сам следователь Департамента полиции, арестованный в ходе Февральской революции, тут же отправился в Петропавловскую крепость.

При новом правительстве судебные деятели массами удалялись со службы без всяких объяснений, иногда на основании телеграммы какого-нибудь помощника присяжного поверенного, утверждавшего, что такой-то судья «не приемлем общественными кругами».