Никита Филатов - Адвокат революции

Еще в мартовской Декларации свергнутого большевиками Временного правительства провозглашалась полная и немедленная амнистия по всем политическим и религиозным делам; свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек; отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений. Подкомитет по законопроектам Временного правительства начал готовить новый закон об адвокатуре России; было разрешено заниматься юридической практикой женщинам.

Но уже в ноябре ситуация начала принимать совершенно иной оборот.

При кровавом режиме царизма почти все руководители молодого Советского государства были неоднократно судимы за политические или уголовные преступления. Поэтому, с одной стороны, те из них, кто получил когда-то суровые обвинительные приговоры и побывал на каторге или в ссылке, к институту присяжных поверенных относились без особого уважения, не видя в нем никакой целесообразности и пользы. Тем более что теоретические основы марксизма не рассматривали и не упоминали адвокатуру как механизм гражданского общества, предполагая в самой ближайшей исторической перспективе отмирание государства и «управление народом посредством самого народа». Да и кроме того, услуги хорошего адвоката в суде всегда стоили больших денег, что не соответствовало принципам поголовного равенства и социальной справедливости.

С другой же стороны, очень многие большевики благодаря юридическим знаниям и ораторскому мастерству своих защитников оказывались или вообще оправданы, или приговорены к гораздо менее строгому наказанию, чем то, на котором настаивало обвинение. Поэтому в глазах таких людей — одним из которых был, кстати, и сам Крыленко, — принцип состязательности сторон в процессе убедительно доказал свою опасную несовместимость с административным, политическим и прочим контролем над правосудием со стороны государства.

Именно эти недавние обвиняемые, кстати, и проявили себя самыми непримиримыми противниками возрождения профессиональной адвокатуры. В эпоху коренных революционных преобразований они просто не могли себе позволить подобной роскоши. Перехватившие власть в России большевики одним махом закрыли юридические факультеты университетов, упразднили судебные учреждения и органы следствия, остановили течение всех процессуальных сроков, отменили прокурорский надзор…

«Безусловной обязанностью пролетарской революции было не реформировать судебные учреждения, а совершенно уничтожить, смести до основания весь старый суд и его аппарат, — несколько позже припоминал Председатель Совнаркома Владимир Ульянов (Ленин). — Эту необходимую задачу Октябрьская революция выполнила, и выполнила успешно».

Следует отметить, что к российской адвокатуре Владимир Ильич всегда относился если и не с откровенной враждебностью, то уж во всяком случае негативно. И это несмотря на то, что он сам, получив довольно приличное юридическое образование, некоторое время проработал помощником присяжного поверенного — без особого, впрочем, успеха. Еще в январе девятьсот пятого года в письме товарищам, содержавшимся под арестом в Московской тюрьме, Ленин советовал: «Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Брать адвокатов только умных, других не надо… Но все же лучше адвокатов бояться и не верить им»…

— Да, вот еще, кстати, по поводу Революционного трибунала! — Дзержинский потянул на себя верхний ящик письменного стола. — Прочитайте. Это было написано адмиралом в тюрьме, перед самым расстрелом. И адресовано послание вашему оппоненту, гражданину защитнику Жданову.

Николай Васильевич Крыленко взял протянутый собеседником лист бумаги: «Дорогой В. А., сегодня на суде я был до глубины души тронут Вашим искренним и настойчивым желанием спасти мне жизнь. Я видел, что Вы прилагаете усилия привести процесс к благополучному для меня результату, и душой болел за Ваши переживания. Пусть моя искренняя благодарность будет Вам некоторым утешением в столь безнадежном по переживаемому моменту процессе, каковым оказалось мое дело. Крепко и горячо жму Вашу руку. Сердечное русское Вам спасибо».

— Разумеется, мы не стали передавать это письмо адресату. Но на всякий случай оно будет приобщено к уголовному делу, — пояснил председатель Всероссийской Чрезвычайной комиссии, убирая листок назад, в стол.

— Вы теперь собираете материалы на самого адвоката? — догадался Крыленко.

Прежде чем дать ответ соратнику по партии, Феликс Дзержинский помедлил. Потом все-таки достал из того же ящика очередную бумагу:

— Нашим товарищам в аппарате Кремля удалось очень вовремя перехватить докладную записку, которую этот ваш Жданов сдал в приемную управляющего делами Совнаркома. Вот, вы только послушайте, как он рассуждает: «…деятельность Чрезвычайной комиссии необходимо будет являться сильнейшим дискредитированием Советской власти. Единственное средство уничтожить вредные стороны деятельности Комиссии — это лишить Комиссию права самостоятельно вершить суд, обязав ее каждое дело в определенный срок представлять в соответствующий трибунал для гласного разбирательства и допускать защиту к участию в дознаниях, производимых Комиссией…» — прервав чтение на полуслове, Феликс Эдмундович вновь зашелся тяжелым и долгим чахоточным кашлем. Справившись наконец с очередным приступом застарелой болезни, он внимательно посмотрел на Крыленко: — Ну, что скажете?

— И по форме, и по существу — документ явно контрреволюционный и клеветнический! Так писать может только враг трудового народа.

— А с врагами у нас может быть только один разговор, — напомнил Дзержинский. — Невзирая на прошлое и на былые заслуги перед социал-демократией.

Товарно-пассажирский состав из Москвы прибывал на Николаевский вокзал почти по расписанию. После долгих лет хаоса, беспорядка и повсеместной разрухи это не могло не вызывать приятного удивления — так же, впрочем, как и само по себе существование в поезде «классных» вагонов, в которые следовало покупать проездные билеты с плацкартами. По всему было видно, что жизнь в новой Советской России постепенно налаживается, а укрепление государственной власти приходит на смену кровавым кошмарам Гражданской войны.

— Ну конечно же, большевики провалились. Они думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению! Между тем это вопрос десятилетий и поколений… — экономист Рожков, сегодняшний попутчик и сосед Владимира Анатольевича, в очередной раз посмотрел в окно на проползающий вдоль полотна дороги сельский пейзаж. — И лишь для того, чтобы их партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, большевики должны изображать возврат к меновой экономике как некоторое временное отступление. Однако любой мало-мальски соображающий человек понимает, что попытка Ульянова-Ленина не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни нельзя! А если снова попробовать силой загнать народ в светлое будущее, то вопрос еще, сохранят ли большевики власть в очередной российской мясорубке…