Никита Филатов - Адвокат революции

В общем, каких-то особенных оснований для оптимизма по поводу справедливого приговора у Жданова не было. Успокаивала Владимира Анатольевича, пожалуй, только спасительная уверенность в том, что его подзащитного в любом случае не расстреляют — смертная казнь в революционной России была отменена II Съездом Советов.

— Сколько времени? — прервал размышления Жданова гость.

— Половина второго.

— Ого, засиделись! — Павел Щеголев чуть раздвинул полотнища занавески и посмотрел за окно. — Да, рассвет уже скоро.

— Давай-ка укладываться! А то утром мне раньше из дома приходится выходить. Извозчиков-то в Москве теперь нет, лошади все большевиками отмобилизованы. Вот и шагаю пешком до Кремля…

Ночевать гость остался в квартире Ждановых, на диванчике в кабинете. Нет, конечно же, встречи с вооруженными патрулями рабоче-крестьянской милиции Павел Елисеевич не опасался: для свободного передвижения по столице в любое время суток у него при себе был мандат — не то за подписью самого председателя ВЦИК товарища Свердлова, не то с круглой печатью Всероссийской Чрезвычайной комиссии. Но вот уголовники разных мастей — или, как теперь говорили, несознательный преступный элемент, — относились к подобным бумажкам без всякого уважения, то есть запросто могли убить, покалечить или раздеть до исподнего любого, даже самого уполномоченного представителя власти. В сущности, с позднего вечера и до утра большевики не чувствовали себя хозяевами в Москве: налетчики громили магазины и винные склады, врывались в квартиры, насиловали, грабили, убивали. Случалось, они совершали кровавые вооруженные нападения даже на районные комиссариаты милиции и государственные учреждения [13] Например, 19 января 1919 года в Сокольниках потерпевшим стал сам Председатель Совнаркома В. И. Ульянов-Ленин, у которого бандиты отняли автомобиль, бельгийский браунинг, часы и документы. …

* * *

Двадцать второго июня тысяча девятьсот восемнадцатого года суд приговорил «красного адмирала» Алексея Михайловича Щастного к расстрелу.

«…Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов, заслушав в открытых судебных заседаниях своих 20 и 21 июня 1918 года и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гражданина Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он (Щастный) сознательно и явно подготавливал условия для контрреволюционного переворота, стремясь своей деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и ВЦИК. В связи с возможной необходимостью в интересах страны уничтожения флота и кронштадтских крепостей вел контрреволюционную агитацию в Совете Комиссаров флота по документам об имеющемся якобы у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или сдаче его немцам. То лживо внушал, что советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора, то разглашал секретные документы относительно срочной подготовки на случай уничтожения флота, то ссылался на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦК положения об управлении флотом…

Трибунал постановил, считая его виновным во всем вышеизложенном, — расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов».

— Да как вы смеете? — не удержался Жданов. — Смертная казнь отменена!

— Чего же вы волнуетесь, гражданин? — с нехорошей улыбкой ответил обвинитель Крыленко. — Подзащитный ваш приговорен не к смерти, а к расстрелу… а это не одно и то же.

Жданов безотлагательно направил в Президиум ВЦИК заявление об отмене несправедливого и незаконного приговора. Вслед за ним соответствующее ходатайство подали и левые эсеры, которые тогда еще входили в состав ВЦИК. А любимец балтийских матросов Дыбенко поместил в газете «Анархия» письмо следующего содержания: «Неужели нет ни одного честного большевика, который публично бы заявил протест против восстановления смертной казни? Жалкие трусы! Они боятся открыто подать свой голос — голос протеста. Но если есть хоть один честный социалист, он обязан заявить протест перед мировым пролетариатом…

Мы не повинны в позорном акте восстановления смертной казни и в знак протеста выходим из рядов правительственной партии. Пусть правительственные коммунисты после нашего заявления-протеста ведут нас, тех, кто боролся и борется против смертной казни, на эшафот, пусть будут и нашими гильотинщиками и палачами».

Двадцать третьего июня, в два часа пополуночи Президиум ВЦИК под председательством Якова Свердлова рассмотрел и отклонил все ходатайства в защиту осужденного. Объяснить это даже с точки зрения революционного права и логики было невозможно. Летом восемнадцатого года ЦИК отпускал на свободу и куда более серьезных преступников — например, в скором времени были помилованы все члены Центрального комитета левых эсеров, а затем даже Блюмкин, непосредственный исполнитель убийства немецкого посла Мирбаха.

В знак протеста против несправедливого осуждения Щастного левые эсеры демонстративно вышли из состава Революционного трибунала, однако это не помешало большевикам в ту же ночь привести приговор в исполнение.

Казнили Алексея Михайловича Щастного во дворе Александровского училища — соблюдая при этом все меры секретности, чтобы сторонники не перехватили его или потом не вырыли труп.

— Адмирал! — обратился начальник расстрельной команды к приговоренному моряку. — У меня маузер. Видите — инструмент надежный. Хотите, я застрелю вас сам?

Прежде чем ответить, Алексей Михайлович снял фуражку и отер лоб платком:

— Нет, благодарю! Ваша рука может дрогнуть, и вы только раните меня. Лучше пусть расстреливают китайцы. А так как тут темно, я буду держать фуражку у сердца, чтобы целились в нее.

— Ну, это как пожелаете…

Китайцы, из которых состояла команда, зарядили винтовки. Подошли поближе.

Адмирал Щастный прижал фуражку к сердцу — так, что видна была только его тень да белоснежное пятно на груди.

Грянул залп. Алексей Михайлович взмахнул руками, пробитая фуражка отлетела, и моряк тяжело рухнул на землю…

Китайцы засунули его тело в мешок, а начальник расстрельной команды послал в Кремль помощника — за дальнейшими указаниями по поводу трупа. «Зарыть в училище, но так, чтобы невозможно было найти», — распорядилось начальство. Пока выбирали подходящее место, послышался шум автомобиля, и во двор Александровского училища въехал лимузин с потушенными фарами, на котором к месту казни прибыл лично товарищ Лев Троцкий.