Никита Филатов - Адвокат революции

Нужно было спешить — начинало светать…

Вошли внутрь здания, пустовавшего со времен прошлогодних боев между революционными отрядами и юнкерами. В какой-то классной комнате, где стоял один-единственный стол, решено было остановиться и закопать тело прямо здесь, если под полом нет подвала. Оказалось, что подвал отсутствует. Китайцы раздобыли откуда-то плотничьи инструменты, вскрыли паркет, вырыли яму, опустили мешок, закопали, опять все закрыли паркетом…

Защитнику Жданову так никогда и не удалось выяснить местонахождение захоронения адмирала.

Зато спустя всего пару месяцев после казни, в конце августа восемнадцатого, за столом в кабинете председателя ВЧК Дзержинского состоялась беседа, определившая дальнейшую судьбу уже самого Владимира Анатольевича. — Представляете, как я его припечатал? «Да чего ж вы волнуетесь, — говорю, — гражданин адвокат… Мы же ведь вашего подопечного не к смертной казни приговорили, а к расстрелу!» — Председатель Революционного трибунала, член коллегии Наркомата юстиции РСФСР Николай Крыленко совершенно искренне, по-солдатски, расхохотался и даже хлопнул себя по колену от удовольствия. — Нет, каково?

Специального юридического образования Крыленко не имел.

Зато он отличался абсолютным классовым чутьем и пониманием партийной дисциплины, что на новом посту в большевистском правительстве оказалось несоизмеримо важнее.

— В этом деле необходимо было показать всем, что суд Верховного Ревтрибунала нужен не для установления чьей-то вины или невиновности. Прежде всего он является орудием классовой диктатуры и самообороны пролетариата против его врагов! Отсюда и вытекает неограниченное господство принципа полной свободы судебной совести. Потому что по-настоящему народный суд есть явление политическое… — товарищ Крыленко расстегнул одну пуговицу на вороте военной гимнастерки. В тридцать три года это был статный, красивый мужчина с расчесанными на пробор волосами и аккуратной бородкой, которая делала его отдаленно похожим на тезку — отрекшегося от престола российского императора. — Если выбор для нашего трибунала опять встанет между законом и революционной целесообразностью, колебаться не следует ни минуты! И расстрел этого самого Щастного продемонстрировал всему миру, как беспощадно советская власть покарает любые поползновения против интересов пролетариата…

Годы каторжных тюрем и тесные камеры предварительного заключения приучили Дзержинского терпеливо выслушивать собеседников. Однако он был прежде всего человеком дела, поэтому посчитал, что настала пора ограничить поток красноречия Николая Крыленко:

— Какие сведения поступают из Петрограда? Как матросы Балтийского флота отреагировали на приговор?

Основания для беспокойства у новых хозяев России, конечно, имелись.

Еще в конце мая сообщение об аресте чекистами «красного адмирала» вызвало глухой ропот на кораблях и в береговых частях. Большевикам пришлось даже организовать подряд несколько митингов и собраний, чтобы любой ценой успокоить балтийцев, многие из которых о героическом и профессиональном поведении своего командира знали не понаслышке. Агитаторы-ленинцы тогда едва сумели удержать моряков от очередной «бузы», клятвенно пообещав им, что разбирательство в отношении Щастного будет открытым и справедливым.

— Могло быть и хуже, — немного подумав, ответил Крыленко. — Разумеется, нашлись товарищи, недовольные приговором. Особенно среди левых эсеров и анархистов. Но мы полностью контролируем ситуацию, Феликс!

Сразу задать очередной вопрос Дзержинскому помешал приступ кашля.

— А как ведут себя военспецы?

— Военспецы? — таким новым коротким словечком после формирования первых частей Красной армии стали называть адмиралов, генералов и офицеров, поступивших на службу к большевикам. И в устах бывшего прапорщика Крыленко это название прозвучало презрительно, почти как нецензурная брань. — Они, конечно, подавлены и запуганы. Ожидают дальнейших репрессий.

Еще в марте Совет народных комиссаров принял постановление о широком привлечении в новую армию царских военных специалистов, а приказ Реввоенсовета об отмене выборного начала в войсках открыл им доступ к любым командным должностям. Впрочем, к середине лета восемнадцатого года под красное знамя пришло добровольно всего несколько тысяч человек — и это никак не могло удовлетворить возрастающую потребность большевиков в опытных кадрах. Поэтому Совнарком вынужден был издать очередной декрет, согласно которому вводилась поголовная мобилизация бывших офицеров и чиновников. И уже ранней осенью в ряды Красной армии оказалось зачислено до сорока тысяч профессиональных военных и медиков.

— Вот и правильно делают, что боятся, — улыбнулся Дзержинский одними губами. — Надо будет арестовать на днях еще несколько офицеров из штаба Балтийского флота. А то какой же получится заговор из одного человека?

— Заговор? — переспросил Крыленко.

— Пусть это будет, к примеру, секретная организация монархистов. Или группа шпионов германского Генерального штаба… давайте подумаем? — Феликс Эдмундович кашлянул пару раз и сделал пометку в раскрытом блокноте. — Необходимо, чтобы солдатские массы ни в коем случае не доверяли царским военным специалистам и относились к ним с высшей степенью подозрения. И чтобы ни у тех, ни у других никогда не возникло соблазна объединиться против интересов революции! — Дзержинский отложил ручку с дорогим стальным пером: — С юридическими формальностями и с буржуазной игрой в правосудие затягивать не следует. Я поручу это дело надежным товарищам из Петроградской Чека, они справятся.

— И безо всяких там правозаступников!

Крыленко было прекрасно известно, что Феликс Эдмундович главной функцией Всероссийской Чрезвычайной комиссии считал именно осуществление репрессий против врагов революции. Он категорически возражал против любого ограничения карательных полномочий своего ведомства. А многочисленные замечания и жалобы по поводу злоупотреблений со стороны чекистов неизменно оправдывал тем, что «там, где пролетариат применил массовый террор, там мы не встречаем предательства», и что «право расстрела для ЧК чрезвычайно важно, даже если меч ее при этом попадает случайно на головы невиновных».

Совсем недавно, седьмого июля, Дзержинского отправили в отставку с поста председателя ВЧК как свидетеля и возможного подозреваемого по делу об убийстве его подчиненными германского посла фон Мирбаха. Однако двадцать второго августа он вновь был назначен на эту должность и сразу вернулся в свой прежний кабинет.

— Да кому они вообще нужны… адвокаты? — пожимал плечами Дзержинский.