Никита Филатов - Адвокат революции

— Стоять. Лицом к стене! Не двигаться…

Некоторое время Владимира Анатольевича заставили подождать в коридоре.

— Проходите. Присаживайтесь. — За столом в кабинете сидел молодой человек, похожий на студента. У него были умные глаза и хорошее, открытое лицо человека, добросовестно выполняющего свою работу. — Фамилия, имя, отчество?

— Жданов Владимир Анатольевич.

— Дата, год и место рождения?

— Четырнадцатое июля шестьдесят девятого года, деревня Ивицы Одоевского уезда Тульской губернии.

— Социальное происхождение?

— Из дворян. Отец — мировой посредник.

— Что это значит? — переспросил сотрудник ГПУ.

— В его обязанности входило содействие проведению крестьянской реформы. Проверка, утверждение и введение в действие Уставных грамот, рассмотрение жалоб крестьян на помещиков и разрешение споров, образование органов крестьянского общинного и волостного самоуправления…

— Понятно.

Далее последовало еще несколько непременных вопросов относительно образования, партийной принадлежности и стажа, семейного положения — здесь были упомянуты родные братья, сестры, жена Надежда Николаевна, урожденная Лебедева, и четверо детей: Наталья, Нина, Андрей, младший Григорий…

— Распишитесь! Здесь… да, и вот здесь.

— Вы позволите сначала прочитать?

— Да, конечно. Читайте, пожалуйста.

Согласно постановлению Комиссии по административным высылкам от 17 октября 1922 года, гражданин Жданов Владимир Анатольевич подлежал высылке в город Рыбинск сроком на два года.

— Имеются какие-нибудь заявления?

— Нет, — пожал плечами Жданов.

О чем-то спорить сейчас с представителем победившего пролетариата, что-то доказывать ему и чем-то возмущаться не имело ни малейшего смысла.

— У вас есть жалобы по поводу условий содержания под стражей?

Владимир Анатольевич отрицательно покачал головой:

— Нет. Тюрьма как тюрьма… бывало и похуже.

Молодой сотрудник Главного политического управления освежил перо лиловыми чернилами и сделал нужную отметку в протоколе.

— Сколько лет вы всего просидели при царском режиме?

— Вполне достаточно, чтобы иметь возможность сравнивать.

Сотрудник ГПУ внимательно и с интересом посмотрел на арестанта. Для своего отнюдь не юношеского возраста и нынешнего положения гражданин Жданов выглядел вполне прилично: немного седины в коротких волосах, чисто выбритое лицо, очки в дешевой металлической оправе, опрятный воротник сорочки…

Следовало признать, что очередное свое задержание и внесудебный арест Владимир Анатольевич переносил намного легче, чем большинство его теперешних товарищей по заключению — и с психологической точки зрения, и в бытовом отношении. С оперативниками, следователями и с тюремным начальством различного ранга он держался подчеркнуто вежливо, но с достоинством и без суеты, как и подобает бывалому каторжанину. Режим содержания арестованных, установленный большевиками, сам Жданов без необходимости не нарушал, помогал всем, чем мог, новичкам, оказавшимся за решеткой впервые, и даже подкармливал из своих передач тех, кто в этом нуждался.

Впрочем, некоторая нездоровая бледность все же указывала на недостаток свежего воздуха и двигательной активности в образе его жизни последних двух месяцев — но вот это как раз было вовсе не удивительно.

— Владимир Анатольевич, вы ведь не курите?

Обращение следователя по имени и отчеству не сулило арестованному ничего хорошего. Поэтому Жданов ответил на вопрос очень коротко и без подробностей:

— Бросил.

— Завидую, честное слово! Я вот тоже пытаюсь. Да все никак не получается… — неожиданно улыбнулся чекист. — Наверное, силы воли не хватает, как думаете?

Доверительный разговор был им начат вполне профессионально и грамотно. Владимиру Анатольевичу пришлось даже сделать над собой определенное усилие, чтобы не втянуться в обсуждение этой темы, которая не оставляет равнодушным никого из бывших или настоящих курильщиков:

— Не могу знать, гражданин начальник.

Но хозяин кабинета как будто вовсе и не замечал демонстративного поведения арестанта:

— Вы позволите? Все-таки я закурю. — он достал из жестяной коробки папиросу, размял ее пальцами, пару раз чиркнул колесиком зажигалки и выпустил под потолок струю дыма. Потом отодвинул на край стола папку с делом: — Чаю хотите?

— Я домой хочу, гражданин начальник, — не стал лукавить Жданов. И выразительно посмотрел на увесистый матерчатый баул, с которым его «подняли» из общей камеры.

— Да-да, конечно.

Разработанная властями процедура административной высылки была уже всем известна и считалась довольно гуманной. Арестованному выписывали сопроводительные документы, после чего отпускали домой, к жене и детям, предоставляя какое-то время на сборы, прощание с родственниками и друзьями, а также на улаживание разного рода необходимых формальностей.

— Владимир Анатольевич, у вас в распоряжении семь дней. Не так уж много, но вполне достаточно, чтобы прибыть на место и встать на учет в специальной комендатуре. Билеты на поезд до Рыбинска, правда, придется покупать за свои деньги — Советская Республика еще не настолько богата, чтобы оплачивать поездки по стране для врагов трудового народа.

— Послушайте, я не враг трудового народа! — сверкнул очками Жданов.

— Да неужели? — Сотрудник ГПУ откинулся на спинку стула и покачал головой: — Нам хорошо известны ваши прежние заслуги перед революцией. Но ведь теперь вы служите ее классовым, непримиримым врагам. Именно вы помогаете им уйти от карающего меча пролетарского правосудия! Именно вы, а не кто-то другой, используете в своих интересах любую ошибку, любую недоработку сотрудников нашего следствия и прокуроров… Вы пытаетесь защищать врагов мирового пролетариата при помощи разнообразных адвокатских уловок, при помощи буржуазного красноречия и политической демагогии! Разве это не значит, что и сами вы стали врагом революции? — не дожидаясь ответа, чекист посмотрел на часы, украшавшие кабинет еще со времен императора Николая II, и пододвинул к себе стопку с бланками пропусков. Окунул перо в чернильницу-непроливайку, поставил часы, минуты, и расписался. — Вы свободны, гражданин. Можете идти.

— Спасибо.

Владимир Анатольевич чуть замешкался, прежде чем протянуть руку за своими вещами, и это не укрылось от внимательного взгляда собеседника.

— Мне только хотелось бы задать вам один вопрос. Не для протокола.

— Спрашивайте, — неожиданно для самого себя кивнул Жданов.

— Почему? Почему это произошло? Почему вы, заслуженный революционер, социал-демократ, политический каторжанин и узник царизма — почему вы теперь оказались не с нами, а с ними?