Далия Трускиновская - Персидский джид

Данила знал, что такое ревность. Вот только не помышлял, что однажды так бешено взревнует к покойнику.

– А недавно он мне являться начал…

– Как являться? – Данила не сразу догадался, что речь о сонном видении.

– Приходит таким, каков при жизни был, и я так уж радуюсь, во сне-то сперва не помню, что его убили, потом лишь вспоминаю… А он меня приласкает и говорит: княгинюшка, враг наш по земле ходит, враг наш на вольной воле, ходит и над нами потешается. Княгинюшка, говорит, найди его! Не будет мне покоя, коли не отыщешь!..

– Выходит, нас дьяк Башмаков посылает вести розыск, а тебя – покойный Юрашка? – сердито спросил Данила. – Ну, дивны дела твои, Господи!

Настасья помолчала.

– Дитя ты еще, куманек, – сказала она беззлобно. – Хоть и с Федосьицей спал, а она девка шустрая, все одно – дитя. Душа-то в тебе еще молчит, еще не пела, еще не кричала…

Данила исподлобья глянул на куму – неужто и впрямь не разумеет? Но промолчал. Скажешь вот этак, а она опять начнет плести непонятное, растолковывать на разные лады, что они друг дружке не пара, и где там правда, где враки, одному Господу ведомо. Вот кабы она была попроще, вроде Федосьицы: полюбился молодец, тут же и подмигнула, и плечиком поиграла, и павой мимо него проплыла, чуть обернувшись на ходу…

А так – с виду красивая девка, а внутри непонятно кто.

Но Федосьица-то из памяти почитай что сгинула, а эта – ночами является и душу смущает.

– Есть у меня на Москве свои верные бабы да девки. И подослала я одну – не скажу куда. И донесла она мне – точно, объявился, блядин сын! Ходит по Москве в монашьем платье, держится смирно, очи долу, а что затевает – непонятно. Повадился же в кремлевские храмы ходить. И есть у него старая баба на посылках… Я и вспомнила, что мне Настасья-то Русинова про него сказывала. Что он к ней бабу подсылал, которая ее со двора сманила и в Твери с ней в одном доме жила. Тут уж попроще стало – в Твери у Третьяка родня. Вспомнила я, что она про тот дом рассказывала, Третьяк туда поехал, тетку свою упросил сходить разведать – так, слово за слово, от человечка к человечку, навели меня на ту бабу. Филатка с Лучкой ее выследили, как она с княжичем моим окаянным встречалась. Дальше сказывать?

– Сказывай, кума.

– И оказалось, что баба-то от княжича в боярский дом посылается, тайные словечки переносит. А дом-то знатного боярина, и он дочек держит в строгости. Ну, думаю, не жениться же он собрался и не увозом невесту добывать, как купец Калашников. У него одна, куманек, на уме – сестрица его беспутная. Этого в нем не истребить. Ведь сколько вдов огулял, сколько девок перепортил, да с собой не справился, к ней вернулся. Вот чем его Господь наказал…

Данила вздохнул – не одного княжича Обнорского, сдается, Господь наказал.

– Ну, стали мы до правды добираться – что ему в том доме понадобилось? Коли не девка, то что же? И тут Господь пособил – один из тех людишек, кого он с собой привел, отправился на Неглинку – плоть-то грешная своего просит. И выпил, и похвалялся, что скоро-де разбогатеет, девке лисью шубу купит, потому что хозяин его знает, где под самым Кремлем клад лежит. Про эти заклятые клады и ты наслушался, и я… Так, куманек?

– Так, кумушка, – Данила вспомнил минувшее лето и кладознатца-убийцу.

– И еще тот человек толковал, что уж найден ход к кладу, да попасть в тот погреб, откуда он начинается, мудрено, да хозяин уж придумал знатную уловку. Более от него ничего не добились, а наутро ушел. А тот боярский двор, где новая зазноба живет, – в самом Кремле. И подумала я – ну как оттуда можно под Кремль пробраться? Не потому ли он вокруг двора петли вьет? Клад не клад, но что-то ж ему там понадобилось? А уловка – к девке подольститься. Складно ли, куманек?

– Складно, кумушка.

– И задумала я его, сучьего сына, тут выследить. Теперь все понятно?

Данила усмехнулся. Все это повествование звучало правдоподобно, да только закончилось так, что хуже некуда.

– Стало быть, собираешься бродить под Кремлем по всем закоулкам, пока на Обнорского не наткнешься? – глумливо спросил он. – Этак ты тут до старости гулять будешь! Побойся Бога, кума, соври что иное!

– Вот те крест! – Она перекрестилась.

Данила смотрел на нее выжидающе – может, еще чего скажет? Но она молчала.

После того как Настасья обвела вокруг пальца самого дьяка Башмакова, Данила не мог к ней относиться с полным доверием. Девка умела врать, умела притворяться – и пускала в ход это искусство без всяких угрызений совести. Однако ж крест – дело нешуточное. Стало быть, она сообщила правдивые сведения, да не все. Было еще что-то, о чем она умолчала, необходимое, чтобы действительно ей поверить.

Однако про боярина она сказала примерно то же, что и Башмаков. Только прозвания не сообщила, но Данила и сам знал, что речь идет о Троекурове.

Задание дьяка, стало быть, отчасти выполнено. И чтобы узнать правду, следует прекратить препирательства и идти с Настасьей дальше – глядишь, куда-то она и приведет.

– Ну, Бог с тобой, кума, – сказал Данила. – Не все ты сказала, ну да ладно. Пойдем, что ли? А то стоим, время зря тратим.

– Пойдем, куманек.

Они свернули влево, ход был короткий и широкий, выложенный старинным кирпичом.

– Иди, не отставай, сейчас под Ивановской колокольней пройдем! – велела Настасья. – Тут еще идти ловко, сподручно.

Далее ход раздвоился.

– Тут я уже была, знаю, – сказала Настасья, указав направо. – А вот тут, сдается, будет кое-что нужное…

Двинулись налево. Данила заметил, что шли они уже не прямо – забирали все левее и левее. Да и ход сделался хуже – приходилось нагибаться.

– А теперь мы где? – спросил он.

– А Бог знает.

Забрели в тупик – ход был заложен кирпичной стенкой. Вернулись назад. Настасья отважно спустилась по изломанным ступенькам в какую-то дыру и там отыскала еще лаз. Выбралась измазанная и недовольная. Что она искала – Данила уж не спрашивал. Одно было ясно – если раньше шла, сообразуясь с рисунком, то теперь шарила под землей наугад. Иные ходы были одеты камнем, иные – досками, Настасья утверждала, будто дубовыми. Вдруг посреди стены возникало крошечное окошко, забранное толстенной решеткой, и сколь не заглядывай туда – ни черта не разобрать. Вдруг оказывалось, что дальше пути нет, либо дверь навешена, либо толстая решетка, а кто навесил, зачем запирал, где ключи от тех замков – уже никогда не узнать.

От подъемов, спусков и мелкой перебранки оба устали.

– Перекусить, что ли? – спросила Настасья.

– Выберемся туда, где найдется на что присесть, так и перекусим, – отвечал Данила.

Он понял, что было в узелке: Настасья полезла под Кремль надолго.

Они спустились по очередной лестнице, встали перед дверью, и тут Настасья призадумалась.