Далия Трускиновская - Кровавый жемчуг

– Погоди, наши нагоняют. Вместе поедем.

Добираться было недалеко. Конюхи завернули за угол и увидели пожарище. Сердце верно подсказало Данилке – Федосьица в эту ночь еле успела с Феденькой выскочить.

Почему-то огонь пощадил избенку Феклицы, а вокруг несколько вполне еще справных домов сгорело напрочь. Девки в смирной одежонке бродили по золе, шевелили ее палками, пытаясь сыскать хоть что-то уцелевшее.

Спасти удалось немного – главное, колыбель с Феденькой уцелела! Стояла она посреди огорода, под смородинным кустом, и дитя, не успев испугаться и не осознавая опасности, сладко посапывало. Рядом лежала свернутая перина, стоял короб с тряпичной казной, на коробе – закопченный чугунок, из тех, что мастерят на Таганке.

– Нажитого добра жалко, – сказала Федосьица. – А дом – чего его жалеть! Были бы деньги!

– А есть? – спросил Данилка.

Он стоял рядом, держа под уздцы Голована и всем видом показывая, что приехал лишь убедиться – жива, здорова, дитя цело?

Конюхи, не сходя наземь, слушали беседу.

– А найдутся. В долг возьму, – по видимости беззаботно отвечала Федосьица, но этой бодростью она бы даже Данилку не обманула. – Сейчас главное – людей нанять, место убрать, головешки разгрести. Может, что и уцелело. А завтра с утра – на Трубную площадь.

– Что за площадь такая? – Данилка впервые слышал это название.

– А там домами торгуют.

– Как это – домами?

– Очень просто, – взялся объяснять Семейка. – Нарубят у промышленника люди бревен, привезут куда указано, срубят домишко. А потом бревнышки пометят, сруб разберут – и на Трубную! Приходишь, говоришь – мне, братцы, о трех окошках и с резным крылечком. Тебе кучу бревен на воз грузят, везут куда скажешь и там за день ставят.

– Дивное дело! – восхитился Данилка. – И просто, и скоро…

Тут он задумался.

Конюхи уж знали – когда он вот этак заводит глаза к небу и прикусывает губу, жди подарка!

– А вот теперь казаки в Сибири остроги ставят… Так ведь и острог можно где-то из бревен собрать, бревна пометить – и куда нужно по реке сплавить!..

Раздался такой хохот, что разгребавшие пепелище девки подскочили.

Данилка ошалел – вроде никакой дурости не сказал. Однако ж хохочут трое конных, чуть с седел не валятся!

– Ты к государю!.. Скажи – сам придумал!.. – сквозь смех присоветовал Богдаш. – Гляди, дворишком на Москве пожалует!.. Гляди…

И не смог продолжать, так и заливался жеребцом стоялым.

– Уморил ты нас, Данила, – сказал невнятно Тимофей. – Уморил!

– Да разве я неправду сказал? – возмутился парень. – Разве не умнее привезти с собой готовый острог, чем его на месте полмесяца под стрелами рубить?

– Да тихо ты! – притушил его ярость Озорной. – Все бы ладно, да только у нас не одни остроги – у нас и город вот этак однажды ставили. Слыхал, есть на Волге Свияжск? Ну вот – его. Еще при царе Иване.

– До поляков, – пояснил, отсмеявшись, Желвак. – Государь, сказывают, решил Казань осадить, а там же кругом – орда. Задумали сперва выше по течению крепостцу поставить, чтобы за рекой смотреть. А как ее поставишь? Чуть лес рубить начнешь – они и налетят. Вот ту Свияжскую крепость сперва в тихом месте поставили, потом разобрали, привезли тайно. Татары опомнится не успели, а она уже и тут! А ты – острог!

– Ну, коли уж ты остроги ставить принялся, стало, беда миновала, – сказал Семейка. – Ехать нам, девка, надобно. Ты уж прости, свет.

Данилка полез за пазуху, достал узелок и вынул оттуда перстенек с белой финифтью и лазоревым яхонтом.

– Рублей в шесть, поди, встанет, – сказал он. – На, бери! Уж не знаю, почем нынче дома, но хоть на ворота хватит!

– Откуда у тебя? – спросила Федосьица.

– В лесу нашел, – честно отвечал парень, вжал ей в ладонь подарок и вскочил на Голована так, как учил и наконец выучил-таки Семейка.

Не мог он, чтобы такой ловкой ухваткой перед девкой не похвастаться!

– Ну, братцы, теперь – в Коломенское! – приказал Тимофей.

Однако быстро ехать они не могли – боялись за Богдаша. Он же, пользуясь случаем, решил Данилку просветить.

– Нашел ты с кем связываться, – недовольно толковал Желвак. – И я не ангел, и Семейка вон – не святые мощи, как-то устраиваемся. Вдовы есть, в богатых домах женщины и девки живут чистые, можно договориться. Так нет же – зазорную девку с Неглинки нашему молодцу подавай! Она под кем только не побывала!

– Она не виновата, что зазорной девкой сделалась! – вступился за Федосьицу Данилка. – У нее в чуму родители померли, никого не осталось, податься было некуда, ее потаенная бабка с толку и сбила…

– Да что ты причитаешь? – возмутился Богдаш. – Тоже сиротинушка выискалась! Как если бы у нее одной в чуму все сгинули! Вон у боярина Морозова, сказывают, под четыреста человек дворни до чумного сидения было – двадцать осталось! В Кузнецкой слободе под двести человек жило – четыре, не то пять семей спаслось! Сам подумай – сколько сирот осталось?! Да если бы все девки на Неглинку жить ушли – Неглинки бы им не хватило! Иные к обителям приткнулись, иные хоть какую дальнюю родню отыскали.

– Верно попы толкуют, что у этих баб все на похоти замешано, – добавил, прислушавшись, Озорной.

– Незачем тебе туда больше ездить. Расплатился – и будет! – подвел итог Богдаш.

– Невтерпеж станет – поеду, – отрубил Данилка.

Смутно было у него на душе – вроде обещал, да не исполнил… И жалко бедную девку, и ясно, что есть между ними преграда, и еще что-то, чего словами не объяснить…

Чтобы избавиться от нравоучений, он послал Голована вперед и оторвался от товарищей саженей на десять.

– Будет толк! – глядя, как он сидит в седле, сказал Богдаш.

Тимофей, который вез перед собой на конской холке узел с жемчугом, смотанный из епанчи, хмыкнул. Вроде и согласен, да не совсем…

Один Семейка словно бы и не обращал больше на норовистого парня внимания. Ехал себе и ехал, думал о чем-то своем.

Приказ тайных дел вслед за государем на лето перебрался в Коломенское, чтобы всегда быть под рукой. К тому же одной из главных его забот было устройство любимой государевой потехи, охоты, в особенности соколиной.

Дьяк Дементий Башмаков как раз вернулся с охоты, когда ему доложили, что четверо государевых конюхов домогаются его видеть и говорить с ним.

– А кто таковы? – спросил дьяк, не имевшей большого желания, умаявшись, еще и делами заниматься.

По молодости и бойкости всюду он норовил проскакать первым, и не для того лишь, чтобы добиться государевой похвалы. Невзирая на скромный рост и неброский свой вид, Башмаков был проворен, ловок, и крепко сбитое тело само просило действия, такого, чтобы вся силушка выплеснулась. Вот и доигрался – стоит у стены большая охотничья пищаль, выложенная смутно белеющим рыбьим зубом, а встать да повесить на крюки, как ей полагается, уже – никак!