Далия Трускиновская - Кровавый жемчуг

– Богдашка Желвак с Тимошкой Озорным, и с ними Семейка Амосов.

– А четвертый?

Четвертого прислужник не знал.

– Ну, пусть взойдут.

Основательно пригибаясь, появился из низкого дверного проема Богдаш. Он протиснулся одновременно с малость склонившим голову Семейкой, опираясь о плечо товарища. Третьим переступил порог Данилка, при этом он, разумеется, треснулся лбом о косяк. Четвертым в горницу прибыл Тимофей и, выйдя вперед, поставил к ногам Башмакова узел с жемчугом.

– Добро пожаловать, – недоумевая, сказал конюхам Башмаков и качнул ногой котел. – Что это вы мне за добычу принесли?

Конюхи перекрестились на образа и поклонились в пояс, трое – разом, четвертый – с едва заметным отставанием.

– Здрав будь, батюшка Дементий Минич, и со сродниками, – обратился к нему, как старший из гостей, Озорной. – Повиниться хотим – в Конюшенном приказе нас, поди, обыскались. Да мы не по кружалам пропадали… Глянь-ка!

Поняв, что его просят раскрыть узел, Башмаков нагнулся, развязал концы с бережением (там могло оказаться что угодно, и голова злоумышленника – в том числе) – да и ахнул.

– Клад, что ли, сыскали?!

– Клад, батюшка, – подтвердил Тимофей. – Да только к нему в придачу еще и такое нашлось, что и Боже упаси.

– Что ж за беда?

Тимофей обернулся на Богдаша, тот – на Семейку, а уж Семейка вытолкнул вперед Данилку.

– Сказывай, как было, – шепнул.

Дьяк признал парня и улыбнулся ему.

– Опять богопротивное деяние раскрыл?

– Старого своего приятеля на Москве обнаружил, – помог Богдаш. – Помнит ли твоя милость, как зимой взяли княжича Обнорского с его разбойной дворней?

– Как не помнить! – Умница Башмаков сразу понял, к чему клонят конюхи. – Что, не сидится княжичу в Пустозерске, или куда там его закатали?

– Не сидится, батюшка Дементий Минич. Данила! Говори ты! – рявкнул Озорной. – Ты эту кашу заварил!

– Что оробел? – спросил Башмаков. – Я тебя вроде еще ничем не обидел. Ну так кого из налетчиков Саввы Обнорского ты повстречал?

– Подручный у него был, Гвоздь, – наконец-то заговорил Данилка. – Думали, убили его. У меня на глазах ему кистенем в ухо влепили. Ан нет – выжил…

– Кто ж ему пособил? – строго спросил дьяк.

– Кто пособил – не знаю. А что он сделал, один из всех на Москве оставшись, – знаю.

– Сказывай…

Данилка, сведя воедино рассказ Деревнина и собственные похождения, боялся лишь одного – что, излагая по порядку, что-то самое важное упустит.

– Он стал способа искать деньгами разжиться.

– Ну, до этого додуматься нетрудно.

– И был у него знакомец, боярина Юрия Буйносова ключник Артемка Замочников…

– Того Буйносова, что возле Николы Старого двор имеет, – подсказал Богдаш.

– Знаю. И что ключник?

– А тот ключник имел знакомца – кладознатца Абрама Петровича, что нанимается клады искать. И людям головы морочит!

Башмаков посмотрел на открытый узел с жемчугом, на примолкшего Данилку и усмехнулся.

– Гляжу, хороший узелок вы, молодцы, развязали. Так что кладознатец?

– Говори как положено, не цеди по капле! – повысил голос Тимофей.

Данилка расправил плечи и выпрямился. Он в силу своего роста глядел на Башмакова чуть свысока, но спина после Тимофеевых окриков не желала и не желала сгибаться.

– Я, твоя милость, при всех их беседах за печкой не сидел, слово в слово не передам. Как сам понимаю, так и расскажу. Тот кладознатец, чтобы людей привлечь, про старые клады всякие байки рассказывал. И был у него на примете один клад, который он сам хотел взять, ни с кем не делиться. С чего-то ему на ум взбрело, что тот клад заклят на двенадцать голов. Стало быть, пока двенадцать человек он над тем кладом не порешит – взять не сможет. А примета тому кладу – деревянная медвежья харя на дереве. Скольких он уже заманил к той харе и погубил – один Бог ведает, мы-то дознаться и не пытались.

– Где этот пес?! – Башмаков подался вперед, и ярость в его глазах заставила Данилку отшатнуться.

– А в надежном месте, не убежит, доложил Семейка.

– Хвалю! Дальше?

– Он у гостиной сотни купца жил и искал для купца горшок с деньгами, кто-то из его родни еще при поляках в доме спрятал да и помер. И всех тем кладом под харей соблазнял, чтобы одной головой больше было, и меня тоже пробовал.

– Не на того напал! – перебил Богдаш.

– Сейчас всех за двери выставлю, – беззлобно пригрозил Башмаков.

– И рассказал он про тот клад с харей боярскому ключнику. А ключник от боярина не раз был безвинно наказан, и злость у него накопилась. Захотелось ему отомстить, да так, чтобы самому не пострадать. И вот что он удумал. Сговорился он с одним дедом в Стрелецкой слободе, чтобы тот ему медвежью рожу из дерева вырезал. Он хотел эту рожу привязать к сосне где-нибудь на Троицкой дороге, а потом соблазнить боярина клад искать – мол, все сам разведал, а взять не могу, потому что неведомо на чьей земле клад закопан, и коли я, человечишка бедный и беззащитный, с чужой земли клад возьму, то ввек этого не расхлебаю, а коли ты, боярин, то тебя никто и пальцем не тронет! Думал же он выманить боярина ночью со двора и одвуконь на Троицкую дорогу отправиться.

– Так бы боярин и поехал с ним один ночью!

– Поехал бы, – вставил Тимофей. – У боярина в кошельке – дыра, а дворни – за сотню человек. И нельзя перед прочими боярами и князьями виду подавать, что к обеду у тебя одна тертая редька с квасом…

– Смотри у меня! – прикрикнул дьяк. И не смог сдержать улыбку.

– Тут тот ключник Артемка точно рассчитал. Знал, что боярин никому не захочет про клад говорить, – продолжал Данилка. – Дальше он так полагал – сперва среди бела дня с боярином на Троицкой дороге оказаться и медвежью харю на дереве ему показать. А потом поехать с ним туда тайно, ночью, да и вернуться одному.

– Ловко, – одобрил затею Башмаков.

– Да ничего у него не вышло. Он с дедом о харе сговорился, и она уже почти готова была, и он начал боярину про клад байки плести. Да только как раз об ту пору, а было это уже чуть ли не на Троицу, прибился к буйносовскому двору тот самый Гвоздь. Они с Артемкой знакомцы были, Артемка его к боярину и подвел.

– Так-то… – пробормотал дьяк. – Кабы не государево повеленье…

И замолчал. Но конюхи все поняли без слов.

Кабы государь не приказал разобраться с разбойным княжичем и его лихой дворней без шума, то вся Москва бы и знала, что люди Обнорских – воры, налетчики, и в дом их пускать опасно.

– А тот Гвоздь об одном думал – как бы княжича вызволить да за прежнее взяться! – выпалил Данилка.

– Так-таки и думал? – уточнил Башмаков.

Данилка кивнул. Можно было, конечно, и согласиться с дьяком – поди знай, что у того Гвоздя доподлинно было на уме. Но парня, как всегда, заколодило – раз я сказал «Гвоздь так думал», значит, иначе быть не могло.