Далия Трускиновская - Заколдованная душегрея

Деревнин показал на Стеньку:

– Его спроси, Дементий Минич. Ему там кладовая роспись померещилась. Что лесные-де налетчики клад схоронили, а роспись велели Устинье зашить. Вот до чего додумался!

– И сами втихомолку поглядеть решили?

– Вон, это он душегрею взрезал, – вторично показал Деревнин на Стеньку.

Башмаков повернулся к земскому ярыжке, хотел было что-то сказать – да рукой махнул.

– Ступай отсюда, сделай милость! Чтоб я тебя тут не видел! Кладоискатель!

Стенька вылетел, как ошпаренный.

Но на прощание таким взглядом одарил – нет, не Башмакова, Башмаков виноват ни в чем не был, и не Деревнина, с Деревниным ссориться все равно не с руки, – а того, из-за кого вся суета вокруг душегреи началась! Данилку Менжикова.

И Данилка этот взгляд встретил другим – из-под бровей, сердитым.

Не поладили эти двое. Знать, так им было на роду написано.

– Сейчас поедем к тому купцу, Белянину, девку допросим, – сказал Башмаков. – А ты, Данила, туда же, к Белянину, доставь ту девку, что тебе про Савву Обнорского сказывала, и Марьицу Сверчкову, которую она у себя прячет. Скажешь им так – мол, дьяк Приказа тайных дел велит быть, не приедут – им же хуже будет, всю Москву прочесать велю, из-под земли добуду. Ну, что встал в пень?

– Я Белянина не знаю и денег на извозчика у меня нет.

– Вот, Гаврила Михайлович, учись краткости, – заметил Башмаков. – Дай ему алтына два и растолкуй, где твой Белянин проживает.

Нельзя сказать, что Лукьян Романович был так уж рад, когда к нему тайно, в простом возке, прибыл начальник Приказа тайных дел. Но Деревнин объяснил – дельце и впрямь оказалось такое, что лучше в нем разобраться без посторонних ушей и глаз. Башмаков же, если вдуматься, был таким знакомцем, который при нужде мог и помочь. Потому купец отвел обоих туда, где лежала Катерина, и даже задержался в дверях, чтобы хоть что-то вызнать.

– Не бойся, – сказал, садясь на табурете возле лавки, Башмаков. – Это дело у самого государя на виду, в обиду тебя не дадим. Расскажи, что знаешь. Ты ведь узнала людишек из дворни князя Обнорского. Вот почему молчишь и запираешься.

Катерина, прижимая к груди одеяло, села.

– Разведали?… – шепотом спросила она.

– Разведали, – подтвердил Деревнин. – А теперь ты говори, умница, а я записывать буду.

Изумленный прозвучавшим именем и приведенный в смущение внезапным строгим взглядом Деревнина, купец вышел.

На лестнице стояла жена, бойкая и все еще красивая Василиса Михайловна.

– Ну? – язвительным шепотом спросила она. – Говорила ж тебе – нечего к тем князьям Обнорским сваху засылать! Вот и заполучил в семью княжну! Гляди – затаскают теперь по судам!

– Молчи, дура, – ответил супруг. – Что ты понимаешь! Сюда сейчас еще гости будут. Вели, чтобы убрали столовую палату, и пусть их туда отведут.

– Жену-то дурой легко называть, – отвечала Василиса Михайловна. – Но я тебе, Романыч, прямо говорю – вдругорядь вздумаешь Парамошу женить на княжне или на боярышне, так не будет на то моего материнского благословения!

И пошла распорядиться о столовой палате.

– Давно я тебя уму-разуму не учил! – крикнул вслед возмущенный купец.

Но она даже не обернулась, предоставив ему в тишине да в одиночестве переживать свое поражение.

Какое-то время спустя Данилка привез Настасью и Марьицу Сверчкову.

Зная, что предстоит встреча не с простым человеком, а с дьяком Приказа тайных дел, Настасья оделась скромно, даже богатые серьги из ушей вынула, вдела простые – «лапки» об одном камушке. Марьица же Сверчкова только ахала да, не разбирая дороги, то в стенку войти порывалась, то мимо скамьи сесть, и без того невеликого ума была, а тут совсем от пережитого ошалела.

Ждать в столовой палате пришлось недолго – вошли Деревнин и Башмаков.

– Кто из вас женка Марьица, а кто девка Настасья? – спросил Деревнин.

– Я Настасья, – с тем девка низко поклонилась.

– Ты, Данила, с Марьицей выйди пока, мы позовем, – распорядился Башмаков.

Когда дверь закрылась, он оглядел Настасью с головы до ног.

– Ты, стало быть, все про княжича разведала?

– Я, батюшка.

– А сама кто такова?

Она помолчала, потупив глаза.

– Родители-то небось, в гробах от стыда за тебя переворачиваются, – упрекнул Деревнин. – Да говори уж! Иначе твоим словам веры нет.

– Я Русиновых… – прошептала она.

– Роду Русиновых, говоришь? – переспросил Деревнин. – Тех Русиновых, что из Твери?

Настасьица, стыдясь, опустила глаза и кивнула.

– Девка не лжет, – сказал Деревнин Башмакову. – Точно, Дементий Минич, еще до чумного сидения была такая беда у Никиты Русинова.

– У Никиты, не у Павла? – уточнил Дементий Минич.

– Павел у них старший, и дослужился до подьячего в Судном приказе, потому ты его и знаешь, а Никиту враги обнесли, служба ему не далась, ну да у него и без того денег и дворов было довольно. Так что свели у Никиты со двора дочку и пропала она. Вот теперь правда-то и обнаружилась.

– Да точно ли Савва Обнорский свел?

– И впрямь сказывали – какой-то княжич, – припомнил Деревнин.

Настасья повернулась к образам:

– Вот как крест свят – Савва Обнорский русиновский род опозорил! – и широко перекрестилась. – И я на него, на Савву Обнорского, прошу!

– Что ж ты раньше про такое дело молчала? – упрекнул Деревнин.

– А кто бы мне поверил? Теперь же, когда он два убийства совершить велел, когда всю дворню допрашивать о тех убийствах будут, и это вскроется!

– Стало быть, ты за ним следила?

– Следила, батюшка, прости, не знаю, как по имени-отчеству. И я знала, что между Обнорскими и Беляниными сговор готовится. И знала, что о княжне Арине всякие слухи ходят. И знала также, что сваха Тимофеевна искала бабу, что была бы к Обнорским вхожа. Вот почему я, когда про смерть Устиньи проведала, княжича заподозрила и вновь стала вокруг их двора петли вить. И там Господь надо мной сжалился – того парнишку мне послал, Данилку…

– Значит, среди ночи сваху спасать побежали?

– Да опоздали, – Настасья вздохнула. – Когда на дворе тех увидали, кого Гвоздь порешил, то и поняли – нет больше Федоры Тимофеевны.

– Как же вы это поняли?

Настасья поглядела на дьяка с удивлением – мужик в таком чине, а простых вещей не разумеет!

– Да чего ж Гвоздю их убивать, пока они не помогли со свахой управиться да с той девкой, что у нее жила? А как дело сделано – он от них и избавился, чтобы случайно не проболтались. Должно быть, княжич велел. Ты, батюшка Дементий Минич, дознаться вели! Пусть того Гвоздя на одну доску с княжичем поставят! Он, Гвоздь, много расскажет!

Так убежденно говорила Настасья, будто и не она расплатилась с княжьим подручным за своего дружка.

– Ну, как с Гвоздем быть – это уж не твоя забота, – одернул девку Деревнин. – Стало быть, поглядели через забор да и ушли?