Далия Трускиновская - Заколдованная душегрея

Данилка покорно вошел.

– Ну, погляди ты на него! – сказал Башмаков. – Он честно признался, что с той Настасьей покумился. А стал бы признаваться, кабы правду знал? Ты бы, Илья Матвеевич, признался?

– Что ты меня с ним равняешь?! – вспылил подьячий. – Ты! Из грязи – да в князи! Батька твой и матка твоя в лаптях ходили, и сам ты – лапотник! Залетела ворона в высокие хоромы!

– Ты слушай, Данилушка, слушай да примечай! – велел Данилке Башмаков. – Когда я государю на Илью Матвеевича челом бить буду, подтвердишь, что он меня бесчестил и непотребными словами лаял.

– Да кто его слушать-то будет!

– Меня слушать будут, меня, – негромко сказал дьяк. – Язык-то придержи! Когда остынешь – приходи, подумаем, что тут сделать надлежит. И не вздумай мне зазорных девок пугать! Только через них и можно будет прознать, когда та Настасья опять на Москве объявится. А на парня зверем не гляди – не выдам. Мой он, понял? Я его для государевой службы сберечь хочу и сберегу.

Илья Матвеевич хотел было что-то сказать, да лишь рукой махнул. И вышел, хлопнув дверью.

– Гляди-ка, Данилка, какая из-за тебя склока и свара! – весело заметил Башмаков. – А теперь скажи – после того, как мы сдуру согласились ту Настасью в Иркутск отправить, ты с ней сношение имел? Грамотки, может, писала? Или верного человека присылала? Или кого из девок?

– Нет, ни грамоток, ни человека! – И Данилка, повернувшись к образам, перекрестился.

– Твое счастье, что ты про кумовство честно сказал. Коли бы Илья Матвеевич иным путем проведал – быть бы тебе, куманьку, на дыбе. Он за той Настасьей с осени гоняется.

– Да кто ж она?!

Не полагалось конюшонку задавать вопросы дьяку, но Данилка выпалил, а Башмаков был в хорошем настроении оттого, что не выдал парня Разбойному приказу.

– Ты и впрямь про Настасью-гудошницу не слыхивал?

– Про гудошницу не слыхивал.

– И то верно, когда Желвак за тебя просил, только о том и толковал, что ты с Аргамачьих конюшен носу никуда не кажешь. Ну вот и впредь там сиди. Сам видишь – стоило тебе на Москве показаться, как первым делом с Настасьей-гудошницей покумился. Налетчица она, братец, лесных налетчиков водит.

– То-то кистенем машет!.. – начал было Данилка, да и замолчал, разинув рот.

– Ну, коли сболтнул, так продолжай, – велел Башмаков. – Где ты видывал, чтобы она кистенем махала?

– Это она на дворе у свахи дворового человека княжича Обнорского убила. И потом, в ту же ночь, – Гвоздя.

– Какой еще Гвоздь? – недовольно спросил Башмаков. – Этим делом Земский приказ занимался, я всех записей да сказок наизусть не помню.

– Гвоздь, которого вместе с Илейкой Подхалюгой княжич послал сваху и ее девку удавить.

– Теперь вспомнил. Ну, царствие небесное Подхалюге, туда и дорога… А Гвоздь, сказывали, выжил да ушел. Дай-ка я тебе растолкую, а то ты вдругорядь чего-нибудь сморозишь, а меня рядом не случится, чтобы помочь. Кумовством похвалишься, или еще что.

Башмаков прошелся по комнате, потом встал перед Данилкой, усмехнулся и вдруг похлопал парня по плечу.

– Слушай, не перебивай. Настасья-гудошница со своими налетчиками оседлала Стромынку, а там уж были два атамана с людьми, и первый – Юрашка Белый, а второй – имени его не знали, в глаза мало кто видел. И с Юрашкой она как-то договорилась, а тот, второй, увидел, что против них двоих ему не потянуть. И решил он от них избавиться… И способ нашел – каким-то образом с Разбойным приказом сговорился.

– Я вам – налетчиков, а вы меня не трогайте? – не удержался и перебил Данилка.

– Учись при старших молчать! – одернул его дьяк. – Правду про это дело знать хочешь?

Данилка так кивнул, что голова чуть с плеч не улетела.

– И вызнал тот третий атаман, когда Юрашкины люди приходят на Москву, и в котором кружале бывают, и уговорился с целовальником, и опоили их, и сдали. А Родька в тот вечер там случайно оказался, пил с мужиками и не знал, что налетчики, и заснул. А когда налетчиков вязали, целовальник его выручил – сказал, что этот со стороны, забрел случайно, угостили его, вот и свалился. Настасьины же люди там не были, а только Юрашкины. Их в Разбойный приказ повезли, там пытали. Ясно было, что они долго не продержатся, выдадут атамана. И Настасья Юрашку у подружек своих, у зазорных девок, спрятала. Вдвоем они живо догадались, кто тех налетчиков сдал, а дотянуться до него не могли – больно высоко сидел. Ну, догадался, кто по ночам тайно на Стромынку ездил, и с дворней своей, кто купцов грабил?

– Княжич Обнорский, – твердо сказал Данилка. – С ним она поквитаться хотела. И поквиталась! Стало быть, он!

– Поквиталась, – согласился Башмаков. – Понял теперь, почему Гвоздь так обрадовался, когда с тобой знакомство свел? Почему нужным человеком называл? Понял, что ты – простая душа, тебе щей с мясом плеснуть – все выболтаешь. А государевы конюхи не только грамотки тайные возят, бывает, что и мешок с деньгами к седлу приторочен. И он полагал про такие дела от тебя узнавать.

Данилка только рот разинул.

Тут же ему сделалось так стыдно, что румянец залил щеки и уши.

– Впредь умнее будешь, – предостерег дьяк. – Этот позор на всю жизнь запомни, понял? А теперь про Настасью доскажу. Когда все это дело раскрылось, государь на Разбойный приказ осерчал. За такие тайные сговоры как не осерчать? Так получилось, будто они княжича покрывали. И взялись приказные за ум, и стали всю разбойную братию тормошить да вязать. Твоя кума это предвидела, на Москве оставаться побоялась, видать, ее многие в лицо хорошо знали. И то – девка приметная. И выезжать опасно – за теми, кто сейчас норовит из Москвы прочь податься, особый присмотр. Вот она и догадалась – в Сибирь замуж попросилась! А мы и растаяли… Ох, хитра! Три приказа обдурила!..

Судя по голосу, Башмаков не возмущался Настасьей, а скорее восхищался, и, видать, полюбилась ему девка – уж больно охотно толковал о ней.

– Да только до Иркутска-то она, поди, и не доехала! Больно ей туда нужно!

– Как же?… – начал было Данилка.

– Как это обнаружилось? А дворню Обнорских допрашивали, и русиновская девка всплыла. Многие ведь знали, что княжич ее увел и неподалеку от Симоновой обители тайно поселил. А потом ее на Москве встречали, и оказалось, что она постриг приняла. Мы проверили – была такая инокиня в Моисеевской обители! Была, да на Рождество скончалась!

Данилка ахнул.

– Слать за тем девичьим обозом гонца вслед – так распутица началась, пока он еще нагонит! Да и она не дура – до самого Иркутска ехать. Того гляди, опять объявится твоя кумушка в подмосковных лесах. А ловко было от нас ушла… У вас в Литве, поди, только мужики воровским делом промышляют, а у нас на Москве, и бабы такие есть, что шайки молодцов водят.