Риз Боуэн - На поле Фарли

– Ишь ты… – протянул Бен. – А он за нас?

– Хотелось бы надеяться. В противном случае он может нам очень навредить.

– Тогда нам повезло, что мы работаем на медлительного, но надежного папашу Рэдисона, не правда ли? – заметил Бен.

Он собрал со стола карандаши, школьную тетрадь в линейку, несколько окаменелых жевательных конфет, карту метро и положил все это в портфель.

– Надеюсь, через пару недель увидимся. Береги себя.

– Ты тоже, старина. Выздоравливай, – сказал Харкорт и, к большому удивлению Бена, пожал ему руку.

Блетчли-Парк

Май 1941 г.

– Ты уходишь в увольнение? – удивилась Трикси. – Когда?

Памела обнаружила ее в их общей комнате. Трикси наносила последние штрихи, заканчивая макияж, в четыре часа ей нужно было заступать на дежурство. Другие девушки надевали на работу скромную юбку с жакетом или ситцевое платье, но Трикси неизменно наряжалась, как на ланч в модном ресторане. Сегодня это было длинное шелковое платье в цветочек.

– Как только закончится эта вахта, – ответила Памела.

– Но это же несправедливо! – Трикси обиженно тряхнула темно-каштановыми кудряшками, завитыми «под Ширли Темпл». Пепельные волосы Памелы были просто подстрижены «под пажа». – Я на днях попросила отпуск, и мне отказали. Мол, я и так уже гуляла целую неделю на Рождество, теперь придется подождать минимум до июля.

– Выходит, ты – куда более ценный работник, чем я, – сказала Памела.

– Или у тебя уважительная причина? – продолжала допытываться Трикси. – Надеюсь, ты не получила плохих вестей и едешь не на похороны.

– В каком-то смысле причина и правда уважительная, – согласилась Памела. – Я узнала, что один мой друг бежал из немецкого лагеря и только что вернулся в Англию. Мы сто лет не получали от него вестей, понятия не имели, жив ли он вообще. Когда я прочла о его возвращении, то была так потрясена, что грохнулась в обморок на станции. Со мной такое впервые в жизни. Впрочем, нет, пару раз я падала в голодные обмороки, когда постилась перед причастием. Подростком я была довольно религиозна.

– Ничего себе, – удивилась Трикси. – Я в жизни не падала в обморок. Но такое можно понять, конечно. Я, например, ужасно себя чувствую, когда мне выпадает ночная смена. Никогда не получается выспаться. И свет там такой тусклый, голова раскалывается от чтения. – Она приобняла Памелу за плечи. – Ловко ты это придумала. Упала в обморок, чтобы начальство подумало, что ты вот-вот сорвешься и нуждаешься в отпуске, – и пожалуйста, вот тебе ровно то, что ты хотела: можешь ехать домой повидаться со своим парнем.

– Да он не то чтобы мой парень, – покраснела Памела, – просто мы вместе росли. Пару раз ходили на танцы и тому подобное, но ничего серьезного. Он за мной почти не ухаживал, а потом и вовсе ушел воевать. С фронта писал редко. И я уверена, что вовсе не была единственной в его жизни. Он ужасно хорош собой и богат.

– Смотри, милая моя, а то ведь возьму да и приеду к тебе в кентскую глушь, – лукаво улыбнулась Трикси. – Красавчик и богач. Кто перед таким устоит?

– Руки прочь, – рассмеялась Памела. – Этот – мой. По крайней мере, надеюсь, что мой. В общем, через пару дней станет ясно. – Она закрыла лицо руками. – Как же я волнуюсь. Скорей бы его увидеть.

– Ты должна быть готова ко всему. – Трикси вдруг посерьезнела. – Ты же понимаешь, если его самолет сбили, парень мог остаться калекой. И… обезображенным.

Об этом Памела не подумала. Она помолчала, затем твердо сказала:

– Однако же ему хватило сил сбежать из лагеря и добраться домой через оккупированную Францию. Настоящий подвиг.

– Или глупость, – возразила Трикси. – Окажись я в приличном лагере для военнопленных, сидела бы смирно и переждала войну, играя в карты, вместо того чтобы снова лезть под пули.

– У летчиков-истребителей все по-другому, – сказала Памела. – Для них война сродни игре. Вроде шахмат, только в воздухе. Джереми ее обожал.

– Джереми? Постой-ка, так ты о Джереми Прескотте?

– Да. А ты разве с ним знакома?

Глаза Трикси загорелись.

– Милая моя, да в том году, когда я вышла в свет, среди девушек только о нем и было разговоров. Самый завидный жених. Вот уж повезет тебе, старушка, если ты его заарканишь.

– Именно этим я и намерена заняться, – заявила Памела, достала из-под кровати чемодан, открыла и приготовилась укладывать вещи.

Поезд из Блетчли тащился целую вечность. Несколько раз его отводили на боковые пути, чтобы пропустить товарные и военные составы. В Лондоне повреждения от бомбардировок были заметны уже на окраине: черные, выгоревшие остовы строений, дом без стены, в проломе открывалась уцелевшая спальня с кроватью, стеганым покрывалом в розочках и фаянсовым умывальником в углу. На следующей улице пострадал целый ряд домов, но лавка, торговавшая жареной рыбой и картошкой, продолжала стоять среди руин. На двери была пришпилена бумажка: «Открыто, как всегда». Памела зажмурилась, пытаясь прогнать эти картины. Чудовищно усталая, она села в поезд сразу после работы, но даже ритмичное покачивание вагона не смогло ее усыпить. Давало о себе знать нервное возбуждение, в котором она пребывала с прошлой ночи, нечаянно подслушав разговор.

Вытянутое здание, где она работала, было перегорожено на небольшие комнатки по обе стороны центрального коридора. В середине смены ей потребовалось выйти по нужде. Для этого надо было пройти в конец коридора, где располагалась дамская уборная. Памела дошла уже до дальней двери, как вдруг вспомнила, что не захватила фонарик. В условиях светомаскировки без фонарика туалет было не найти. Пришлось вернуться, и вот тогда до нее донеслись два приглушенных мужских голоса.

– Так ты ей скажешь до того, как она уедет в отпуск?

– Ни в коем случае. Если хочешь знать, я все еще считаю, что это ошибка. Попробую убедить старика изменить свое решение.

– Но она же очень сообразительная, сам знаешь. Отлично подходит для такой работы.

– Разве? Все-таки она одна из них.

– На такой должности это может оказаться полезным.

– Смотря по тому, на чьей она стороне, на нашей или на их. Я считаю, нам не стоит рисковать, старина.

Тут один из говоривших притворил дверь. Памела нисколько не сомневалась, что разговор не предназначался для ее ушей и что предметом обсуждения была она сама.

Что они имели в виду? – спрашивала она себя. Неужели кто-то сомневается в ее преданности делу? И на чьей «другой стороне», по их мнению, могла бы она быть? Не подозревают же ее в том, что она немецкая шпионка? Она с нетерпением ждала, когда поезд остановится на Юстонском вокзале.

На вокзале Чаринг-Кросс царил привычный хаос. Памела вышла из метро, на котором добиралась через весь Лондон с Юстонского, и сразу окунулась в людской поток: солдаты различных родов войск перебазировались на новое место службы или ехали в увольнение перед отправкой в Африку или на Дальний Восток, группа малышей с бирками на шее ждала отправки в эвакуацию под тревожными взглядами матерей, сгрудившихся за барьером. Поезд на ближней платформе уже собирался отходить. Чуть ли не из каждого окна высовывался солдат, прощавшийся с любимой или с матерью. Какая-то девушка, привстав на цыпочки, поцеловала своего парня.