Владимир Калашников - Лига выдающихся декадентов

Розанов с Вольским, пребывая в аффекте, потчевали извощика, а тот вопил что есть мочи:

— Звиняйте, баре! Искусили, ироды, червонцем! Попутал грех!

Не прошло и пяти минут, как коляска встала у гостиницы.

Спутники поспешили к стойке регистрации.

— Коллежский советник Василий Васильевич Розанов, пишущий сочинения. С друзьями.

— Вольский, бездельник, — буркнул меньшевик.

Бугаев пискнул:

— А я вам визитную карточку оставлю.

Портье, не глядя, сунул картонный прямоугольничек в книгу для записей.

— Что за тварь дьяволова? — разразился философ, едва они вошли в номер и уселись в кресла перевести дух после незадавшейся поездки.

— Гипноз! — убеждённо сказал Вольский. — Быть не может, чтобы свинец от человека рикошетил.

— Так это от человека, — поправил Василий Васильевич.

— Я как поборник материализма… Гипноз. Либо панцирь под платьем, — твердил Вольский.

— Надо бы нам как-нибудь поименовать наш союз, — медленно вымолвил Розанов.

— Зачем? Главное дело хорошо обделать. Да и долго ли нам в союзниках быть? — озадачился Вольский.

— Напрасно вы так думаете, Николай Владиславович. Как пароход назовёшь…

— …так он и будет называться, — гыгыкнул Боря.

— …так он и поплывёт, — не обращая внимания на поэта, продолжал Розанов. — К примеру, ваши меньшевики будущего лишены, суждено им умаляться до полного исчезновения. А вот большевики, ясно уж из названия, нацелились на господство. Так и нам потребно крепкое название, чтобы пребывать в дружбе и согласии.

Бугаев задумался над чем-то.

— Что, Боря, у вас появилась идея? — с улыбкой спросил Василий Васильевич.

Поэт ответил неразборчивым бормотанием.

— Нужен роман, который ударит по замыслам антимуз, — Розанов махнул сжатым кулачком. — Сведёт на нет их усилия. Предотвратит грядущий хаос.

— Василий Васильевич, так напишите эту штучку, — посоветовал Бугаев.

— Я уже объяснял Коле, почему не могу. Вот мой аргумент, тогда не раскрытый: почти всё, мною писанное, мгновенно устаревает. Видать, от природы я — газетчик. Обсуждаемый нами роман должен жить века.

Бугаев пожал плечами.

— Боря, вы должны взяться за такой роман, — продолжал Розанов.

— Да, Борис Николаевич, прислушайтесь к словам старшего своего коллеги, — поддержал Вольский.

— Коллеги, умоляю… Я только-только принялся за «Лакированную карету»! Надо восстановить украденные записи. В этой вещи герой не менее чем сама имперская столица — Петербург…

— Борис Николаевич, да как же вы не понимаете, — перебил его Розанов, — я бы заказал этот труд старику Боборыкину, если б всё дело заключалось только лишь в «написать»! Нужно выявить законы!.. Кто, как не вы, разглядевший законы поэзии, соорудивший остов целого жанра: символизма, кто, как не вы, пригоден к этому? Вы, расшифровавший в «Глоссалолии» каждый звук русской речи!.. Я не хочу вас приволить, единственно взываю к рассудку. Вы можете спасти Россию! Коль на себя возьмёте крест, я поделюсь своими наблюдениями и соображениями, помогу, чем смогу, потребуется — целиком уйду к вам в подчинение.

— Пожалуй… Нет! Я не согласен.

Меньшевик проговорил ласково и угрожающе:

— Боря, я не буду вас убеждать или гипнотизировать. Я вам лицо кулаком усахарю, только и всего, — и Вольский двинулся на Бугаева.

Тот, однако, взбрыкнул с такой силой, что перевернул меньшевика.

Розанов, заломив тонкие руки, взывал:

— Господа, вспомните светский тон! Вы же в галстуках!

— Галстух!.. Это хорошо! — прохрипел Вольский, ухватив за длинный лоскут, свисающий с шеи противника. Свой он заранее завернул на спину.

Раскатившись по разным углам, борцы тяжело дышали, более не порываясь в бой, поскольку осознали равенство сил.

— Патовая ситуация, — прокомментировал момент Розанов. — Вернёмся к беседе? Боринька, подумайте о Тех, кого носит… Тех, кто носит… Тьфу, запамятовал!.. Тех, кто за Минцловой! С учётом габитуса «колоды» за ней может стоять множество опаснейших людей.

Бугаев упорствовал:

— Анна Рудольфовна, несчастная блаженная, мистифицировала вас.

Розанов схватился за голову:

— Все погибнем!..

— Я ему всё-таки пропишу в физию… — начал было Вольский.

— Оставьте, Николай Владиславович, — устало вздохнул Розанов. — Угрозы тут бездейственны. Дайте я снова попробую. Боря, послушайте, вы же хотели работать — во благо мира. Грандиозную стройку или перестройку, «разрушим до основанья, а затем», молотки, мастерки, фартуки, вот это всё. Злодейка Минцлова на этот именно крючок вас удила, пытаясь вытащить в заграницу. Если в замыслах у ней не стояло прямого убийства… Может, хотела вас занять чем-то, например, тяжёлым физическим трудом на свежем воздухе: храм новой религии строили бы, не в переносном, а в прямом смысле, — купол там, архитравы, порталы из дерева вырезывать. Что угодно, лишь бы стихи и прозу не писали. И вот я показываю верный способ строительства нового — вашего! — мира, и вы можете запретить — буквально так! — существование таких персонажей, как Минцлова и её личарда в оправе без стёкол, и говорю вам: пишите! — а вы артачитесь. Как так? Сами же хотели!..

— Я подумаю, — брезгливо проворчал поэт. — Как, говорите, будет называться спасительный роман?

Розанов вскинул голову и с надеждой в голосе отозвался:

— Боринька! Это решать только вам.

Бугаев не соизволил прореагировать на выражение высокого доверия.

Вольский сказал веско:

— Нам с вами, Боря, вместе котят в ведре не крестить, однако давайте попытаемся хотя бы в эти несколько дней соблюсти уважение друг к другу.

— Я готов, — сию же минуту покорился Бугаев, но только вызвал у Вольского скрежет зубовный: меньшевик был вправе ожидать новой проделки. Поэт не преминул невинным голосом пожаловаться: — Василий Васильевич, Коля отказывается верить моему чистосердечию.

Бугаев ладошками зажал уши, когда Вольский заговорил:

— Это невозможно вынести! Видите, видите, Василий Васильевич, он всегда так делает! Боря целенаправленно нервирует меня! Из-за этого я разорвал с ним отношения.

Розанов ходил по ковру, щёлкая костяшками пальцев, и размышлял вслух:

— Как же изъять из её затылка записочку с магическими письменами, что витальность голему придаёт… Так-так. Кабаллистическую глину размоет океаническая вода. Но Минцлова — в Москве. Ситуация патовая.

Вольский досадливо воскликнул:

— Что же, никак не обороть чудище?

— Не обо… что?

— Обороть!

Розанов пробормотал:

— Показалось.

— У нас ведь имеется неподалёку океан! — возликовал Боря.

Спутники посмотрели на него как на сумасшедшего.

— В какой-нибудь версте! — твердил поэт.

— Совсем Боринька… того-с, — скорбно подытожил Вольский.