Валентин Лавров - Царские сокровища, или Любовь безумная

На некоторое время Васильчикова успокаивалась, но потом острая тревога вновь пронзала мозг: «Но о кладе могли узнать приближенные государя! Эти хищники вполне могли похитить несметные царские сокровища. И вообще, о кладе мог узнать кто угодно. В газетах писали: Временное правительство отъяло у государя и его близких все государственные и личные документы, переписку. Кто читал эти письма? Секретаришка-поэт Блок? Малоумный министр Милюков? Председатель правительства князь Львов? Или сам кривляка в галифе Керенский? Ах, какая роковая ошибка — мое письмо царю!»

И княгиня была мучима размышлениями: как опередить царских корыстолюбцев и самой забрать сокровища? Богатство вновь дало бы ей свободу, почести, любовников и прочие удобства жизни.

В это же время мимо усадьбы по еще не разбитой деревенской дороге проезжал в коляске конногвардеец по фамилии Кашин. Воевал он на Юго-Западном фронте, где получил пулевое ранение в колено.

За непригодностью к службе с нее был отчислен. И вот теперь, со сладким замиранием сердца, возвращался к родному крову, где его ждала молоденькая женушка, с которой он обвенчался за месяц до начала вой ны и даже не успел полностью насладиться ее женскими прелестями.

Путь он держал в свое имение, до которого оставалось с полсотни верст. Достоинствами конногвардейца были все те качества, которыми обычно отличались представители этого славного рода войск: неустрашимость в бою, умение пить без меры, предприимчивость с прекрасным полом.

Кашин, мучим жаждою, заглянул в усадьбу бывшей фрейлины. Та приняла соседа ласково. Приказала из последних припасов приготовить ужин. Зажарили гуся, который родился еще в мирное время, поставили бутылку наливки, и вечер в усадьбе прошел великолепно.

Конногвардеец, как и положено, считал, что ни одного возможного шанса с красотками упускать нельзя. Слегка завядшие прелести княгини его прельстили. Княгиня, тосковавшая в своей глухомани по мужской ласке, охотно ответила на ухаживания.

Конногвардеец остался у нее ночевать.

Княгиня утром следующего дня открылась предприимчивому любовнику, рассказала секрет клада, предварительно взяв с него клятву в том, что он не обманет одинокую женщину.

Конногвардеец Кашин целовал возлюбленной руки и колени. Он поклялся доставить к ее ногам сокровища, еще раз с конногвардейской любезностью приласкал бывшую фрейлину и продолжил путь, но теперь уже в обратную сторону — к Западному фронту.

Архивы не сохранили сведений о том, как конногвардеец Кашин проник через линию фронта в Австро-Венгрию. Можно догадываться, что он посетил свой полк, в котором доблестно воевал и получил ранение, и с помощью боевых товарищей обзавелся солдатским билетом на имя плененного австрийского рядового Мюллера.

И вот в двадцатых числах июня 1917 года, смешавшись с толпами солдат, беженцев, раненых, Кашин достиг Карлсбада. С утренним поездом, сильно опираясь на трость, с солдатским мешком за плечом, одетый в штатское, он сошел на перрон, не вызвав и малейших подозрений патруля, скучавшего под вокзальным навесом.

С первого взгляда в Кашине по косолапящей, чуть вразвалку походке угадывался былой кавалерист. Он на минуту задержался у телеграфного столба, где вешали объявления о сдаче квартир, затем помахал рукой извозчику, влез в лакированную коляску, приказал:

— На улицу Марианы!

Эту улочку ему назвала возлюбленная — бывшая фрейлина Васильчикова, ибо она находится у подножия, кажется, самой высокой вершины Карлсбада — Выхлядки, то есть Смотровой площадки Карла IV, чешского короля, жившего в XIV веке.

И еще ориентир — по пути к Смотровой площадке расположился домик, в котором бывал Шопен. Впрочем, справочники с гордостью сообщали: местные целебные воды посещали едва ли не все европейские правители — от прусского Фридриха I и русского Петра Великого до польского Августа XI и греческого Отто I. А что касается прочих, то этот список, пожалуй, длиною от Теплы до Смотровой площадки Карла IV: Иоганн Себастьян Бах, граф Орлов, Казанова, Фридрих Шиллер, Паганини, Мицкевич, Рихард Вагнер, Гоголь, друг Пушкина Константин Батюшков и прочая, прочая. Приехал бы наверняка и сам Пушкин, но он, увы, был невыездным.

Эта Выхлядка — Смотровая площадка расположилась на высоте 514 метров. Когда-то, до войны, лишь самые неугомонные туристы умели забраться на эту вершину, а к семнадцатому году тропинки тут заросли, место сделалось глухим и безлюдным. Туристов почти не стало, а местному люду стаптывать сапоги по этим косогорам — лишнее.

Итак, пообедав и хорошо выпив в трактире «Почтовый двор», что на Слованской улице, приезжий, опираясь на трость, отправился обозревать Карлсбад и его обитателей. Он элегантно хромал по набережной и бросал на встречных дам такие дерзкие взгляды, что даже самые бывалые из них тушевались.

Видимо, самой судьбой была предназначена встреча этих примечательных персон — приезжего и Евгении Эльберт. Они встретились взглядами у филармонии, первыми словами перекинулись у Госпитального источника, а у Мельничной колоннады объяснились в страстных чувствах.

Как бы то ни было, легкомысленная Евгения ночевать домой не пришла.

Несчастный Бифштекс в очередной раз поклялся застрелить неверную супругу или хотя бы выгнать из дома. Евгения вернулась поутру и с самым невинным видом, закатывая к небу глаза и клянясь в невиновности, рассказала сказку о том, как с вечера нечаянно уснула у своей подруги Стефании Фукс, а идти ночью домой боялась.

Бифштекс сказку в расчет не принял и навешал тумаков любимой супруге, страдавшей психическим расстройством головы, а заодно и нежного органа.

Но весь город себе на радость видел красавицу вместе с хромоногим приезжим, о чем и было доложено Бифштексу.

Тот послал выяснить, что за предприимчивая птица с палкой в руке залетела в их глухие места.

Полицейский, которого звали Иозеф Хрубеш и о котором нам еще предстоит говорить подробней, со свойственной ему лаконичностью доложил:

— Приезжий в домике у Власты Топальцевой, она вешает на станции объявления о сдаче жилья.

— Как записан в домовой книге?

Хрубеш полез в карман, вытащил клочок бумаги и, тяжело двигая челюстями, по складам прочитал:

— Ав-стрий-ский ря-до-вой Мюллер. — Взглянул в лицо Бифштекса. — Топальцева удивляется, что этот Мюллер по-немецки плохо говорит.

Глаза Бифштекса засветились интересом.

— А по какому он говорит хорошо? Может, по-английски?

— Это мне, господин майор, неизвестно.

— Забери у Топальцевой аусвайс Мюллера. Но вначале иди к Гавличку и Мареку, скажи, чтобы топали ко мне.