Валентин Лавров - Царские сокровища, или Любовь безумная

Грянула мировая война. Николаи рекомендовал Эльберта штабу Восточного фронта. Здесь Эльберт допрашивал русских пленных и перебежчиков, составлял аналитические отчеты для высшего командования.

Во время успешного наступления доблестной немецкой армии при Герлице весной пятнадцатого года Эльберта контузило. Он несколько ослаб на правое ухо. Опять, с помощью того же Вальтера Николаи, пострадавший переводчик был передан под начальство генерала фон Лауница, а тот отправил контуженного в тихий курортный Карлсбад.

Теперь Эльберт был призван нести службу по искоренению врагов внутренних и внешних, а заодно пить минеральную воду, поправлять нервную систему и любить супругу Евгению.

Минеральная вода, в отличие от шнапса, оказалась противной, а нервную систему не только не удалось поправить, но обстоятельства нелегкой службы и семейной жизни еще более ее расшатали.

Евгения была чуть полноватая, грудастая красавица, с замечательно густыми светло-рыжими волосами. Зеленовато-изумрудные глаза особым интересом загорались, когда останавливались на мужчине, который вызывал у нее интерес.

Интерес у нее вызывали многие, даже такие, которые ни у кого ничего не вызывали. О забавной этой особенности Евгении знал весь Карлсбад, и все изрядно веселились, обсуждая очередное похождение супруги главного полицейского. Порой, почти не таясь от окружающих, она заводила интрижку с кем-либо из местных или заезжих. Страсть, видимо, была испепеляющей, а нравственные устои полностью отсутствовали. Евгения бросала любовников так же неожиданно, как сходилась. Порой она крутила любовь с явными отбросами общества, вроде местного ассенизатора или одноногого нищего, с которым была однажды застукана возле сваленного бука на вершине Петра. Добропорядочные жители Карлсбада были искренне убеждены, что Евгения психически нездорова, и они были правы.

Естественно, что муж бушевал, грозно сводил лохматые брови, обещал застрелить, разорвать на мелкие части непристойную подругу, но та опять замыкалась в себе, отвечала мужу тихим интеллигентным голосом:

— Зачем вы, Франц, повторяете сплетни, меня оскорбляющие? Это все неправда и клевета. Я на вас обиделась… — И тут из ее кошачьих глаз начинали лить потоки слез, и она уже сама вполне верила в свою невиновность.

Даже когда муж в мае прошлого года заскочил по службе в конторку телеграфиста и поймал ее в объятиях почтмейстера, Евгения, поправляя юбку, смотрела на мужа зелеными наглыми глазами и смиренно шептала:

— Вам, Франц, это показалось.

В канун войны Бифштекс возил супругу в Вену на прием к знаменитому на весь мир ученому-психиатру фон Крафт-Эбингу, автору фундаментальной «Судебной психопатологии». Тот два дня исследовал Евгению и в приватной беседе с мужем авторитетно заявил:

— Да, ваша супруга страдает болезнью, которая хорошо известна психиатрам. Это паранойя эротика, или любовное помешательство.

Бифштекс выпучил глаза:

— Паранойя? Как, отчего?

Великий ученый снял с носа золотое пенсне, протер стеклышки.

— Могу сделать краткий клинический обзор. Речь в нашем случае, по-видимому, идет о состоянии психического вырождения. Вопреки влиянию воспитания и цивилизации, индивидуум остается лишенным способности приобретать этические представления о прекрасном, о добре, у него отсутствует чувство сострадания ближнему. Причину этого прискорбного явления следует искать в наследственности. Помешательство, пьянство, эпилепсия, грубость натуры — все это несут потомкам их праотцы. Но случаи нравственного идиотизма нередко бывают и приобретенными вследствие нездорового, неправильного образа жизни. — Ученый многозначительно поднял вверх палец. — Особенно вредно на психику влияют два фактора: дурная среда и чтение плохой литературы. Увы, медицина пока беспомощна…

— Так что же мне-то делать? — в отчаянии воскликнул Бифштекс.

— Относиться к супруге как к больной, то есть с терпением и любовью. — Крафт-Эбинг с сочувствием взглянул на собеседника и утешил: — С возрастом эти страстные порывы перетекают в другие виды помешательства, но случается, они ослабевают, а порой и вовсе проходят.

Но, судя по тем событиям, которые позже случились в курортном Карлсбаде, страстные порывы Евгении Эльберт не перетекли и не закончились. Последней жертвой ее любовных посягательств стал карлсбадский филер Холичек, подчиненный ее мужа. За то, что тот соблазнился на пышные прелести Евгении, провинившийся был подвергнут страшному наказанию — отправлен в действующую армию.

За два месяца до описываемых событий в черниговской глухомани, в старинной, сильно обветшавшей от времени усадьбе у своей сестры отбывала домашнее заточение бывшая фрейлина, княгиня и германская шпионка Мария Васильчикова.

Именно тут ясным майским утром произошла любопытная встреча.

Опальная княгиня, испив утренний чай со сливками, перебирая четки, медленно шла дубовой аллеей, засаженной в незапамятные времена Петра Алексеевича, который, собственно, и пожертвовал предкам княгини эти земли.

Тонко пахло весенней сыростью, прелой листвой, еще чем-то неуловимо прекрасным, что всегда согревает сердце в весенние дни.

Туман, стоявший с ночи, истончился. Громко распевали свои нескончаемые песни птицы, да ветки сухо ломались под ногой.

Княгиня думала о прошедшей молодости, о блестящей жизни при дворе, где она общалась с августейшей семьей, с первыми лицами империи. Было довольство, были многочисленные поклонники, случались амурные авантюры, о которых сладко и больно было вспоминать в этом несчастном, отдаленном от всяческой жизни месте.

Теперь, после отречения Николая от трона, начиналась какая-то новая, пока неизвестная жизнь. Главной чертой ее было отсутствие порядка и страха у рабов, то есть местных крестьян. Те открыто валили столетние деревья в ее лесу, грабили амбары, да и самою усадьбу грозились сжечь.

Васильчикова считала, что сделала две главные ошибки. Первая, трагическая: вернулась в Богом проклятую Россию; вторая ошибка вытекала из первой — письмо, отправленное в начале февраля этого года государю. Васильчикова тяжело вздохнула, подумала: «Желая вновь обрести свободу, я имела неосторожность сообщить место нахождения царских сокровищ. И что вышло? Николя ничем не может мне быть полезен, ибо по своей глупости, которой всегда отличался, лишил себя не только власти, но даже свободы и находится в положении едва ли не худшем, чем я. Но дорого я отдала бы, чтобы знать: успел он достать карлсбадские сокровища? Нет, вряд ли! Ведь он сам себя неосмотрительно сделал главнокомандующим и весь февраль, судя по газетам, носился по фронтам, в Петербурге были волнения. Нет, ему было не до сокровищ».