Селим Ялкут - Скверное дело

— Где вы преступника видели?

— Даже слепой заметит. Потому и назначают без вашего ведома какого-то Картошкина. А тот бросается на людей в погонах, обращаю ваше внимание.

— Причем тут я?

— Препятствует работе следствия. Настраивает коллектив. Вот такой защитник. А что делать, если директор…

— Ну, знаете.

— Вы — директор. — Сказал Валабуев, внезапно понизив голос и придав разговору конспирологическую интонацию. — Значит, отвечаете…

— Да, отвечаю. — Сказал Плахов упрямо. — Но вины своей не нахожу.

— Дело ваше. — Неожиданно сдался Валабуев. — Нужно, Алексей Григорьевич, нам сесть и обо всем поговорить. Вы денек, другой осмотритесь, а потом я вас к себе приглашу. Я готов отступить, и вечная память, честно скажу, а начальство не позволяет. Значит, будем дальше копать. Вы — свое, мы — свое. Чтобы восстановить справедливость. Но один сюрприз я приготовил. Для вас старался, хоть с вами одни споры да огорчения.

— Какой еще сюрприз?

— Намекну, с французом связан.

— С Кудумом? — Оживился Плахов. — Раскрыли?

— А вы как думали. Мы хоть не ученые, но хлеб не зря едим. Придете послезавтра или в пятницу? Нет послезавтра. И удивлю. Только, Алексей Григорьевич, откровенность взаимная. Видите, у меня от вас секретов нет.

… Но назначенной встречи Плахов дожидаться не стал. В тот же день Картошкин рассказал. Про несчастного Кудума, про то, как он вызвался помочь Балабуеву со статьей, использовал былую репортерскую профессию. — Я так думаю, для музея только польза. — Объяснял Картошкин. — А то ведь, сначала Кульбитин, потом этот… И все на нас. ..

Плахов согласился, бесхитростное нас его подкупило. Картошкин окончательно вписался в коллектив. И работы накопилось. Плахов поручил Картошкину под присмотром женщин разбирать дела Кульбитина. А их осталось немало. Как всякий здоровый человек, Павел Николаевич откладывал многие решения, полагая, что времени хватит. Кто же мог предполагать…

Почти теми же словами, что Плахов с Картошкиным, оценивал ситуацию Балабуев. — Что же это такое, — разговаривал он сам с собой по привычке, свойственной вдумчивым людям. — Не успеваем со своими разбираться, являются со стороны. Что им Кульбитин выдал такое, о чем знать нельзя?

Ясно, своими Балабуев именовал очерченный круг подозреваемых. Казалось бы, все в сборе. Остается, как в детской считалке с выбыванием найти виновного. А вместо этого являются все новые… и каждому нужно уделить внимание. Удержать в голове. Пригласить. Выманить. Поговорить по душам. Притом, что народ пошел капризный, с гонором. Скользкий. Вот они — новенькие. Балабуев прихлопнул ладонью разбухшую папку. Чем только не приходится заниматься. Балабуев листал тезисы конференции, пытаясь сосредоточиться.

«О судьбе древних византийских рукописей.» — Спрашивается, что здесь такого, чтобы голову из-за них… — В архивах продолжают находить новые свидетельства. Вот запись некоего Феофана, который предсказал гибель Византии в случае отпадения от православия. И дальше. — Балабуев продолжал скороговоркой, водил пальцем по странице, чтобы ничего не пропустить.

Новые поступления в музей. Рукопись (копия, подлинник утрачен) выполнена в России переписчиком, бежавшим из Византии, претерпевшим там гонения за веру.

— Какую еще веру? — Размышлял Балабуев, и сам же подсказывал. — Православную. А кто против? Царя сбросили. Помазанника. Чего спрашивается? Не тем помазали? Сами окропили, елеем или чем там еще и скинули… Совершенная чепуха.

Балабуев был стихийный психоаналитик. И полагал (жизнь подсказала), если отпустить мысль, как отпускает задремавший кучер вожжи, дать развиться свободно, не подправлять и не поддергивать, благодарная мысль, как лошадь, сама вывезет в нужное место и остановит прямо перед вывеской с заветным именем. Кто? Плахов? Берестовы? Англичанка?..

Балабуев встряхнулся. Нет, не сработало. Значит, преждевременно. Нужно Картошкина вызвать, пусть прояснит. А Шварцу сказать, чтобы строже с ним. На голову взобрался и сидит.

Картошкин — вот, кто выигрывал в этом безнадежно запутанном деле, стал проявлять инициативу. Гипотезы и догадки буквально сыпались. Балабуеву был знаком этот бескорыстный азарт, способствовать работе следствия, помочь разоблачению преступника. Сам Балабуев был проще, пока не включал воображение. Но и тогда, включал расчетливо и трезво. Впрочем, нам об этом известно.

— Ладно, пошли дальше. — Бормотал Балабуев, будто искал наугад в темноте. — Предсказано, что город в скором времени падет, и окажется под нечестивой властью. Турок, значит. Можно подумать, мы не знаем. И станет жить в отпадении от истинного Бога. Под Магометом. И станет пребывать так в течение столетий вплоть до настоящего времени. Ну, что тут необычного? Напиши толком, подскажи…

Сработало! Балабуев вступил в диалог с погибшим Кульбитиным. Где искать?… но потом власть падет. И начнется возвращение. Что-то непохоже. Куда это возвращение? Тут России скоро не останется, а эти про свое — возвращение им подавай… Только турок злить… Ты лучше скажи, кто тебя угостил по умной твоей голове. Ясно, современник. Не иначе. Но кто?

Неожиданно Балабуев задремал. Трудные выдались дни. Грезился ему Плахов, потом проявилось восточное лицо — брюнет с козлиной бородкой, влажная женская спина в купальнике на блестящей застежке, затем снова козлиная…, и Балабуев сквозь сумерки дотянулся до сути — армянин. Потом кадры поехали и замелькали. — Нельзя так, сказал Балабуев, очнувшись и тряся головой.

Мозговой штурм (так теперь это называется) не удался, и Балабуев занялся рутиной. Составил список, включил в него англичанку, Плахова, грека (здесь оставался вопрос, мало известно), армянина (еще один вопрос), Кудума — подумал, зачеркнул, опять включил. Что-то он здесь делал. — Бормотал Балабуев. — Карапуз? (Пусть будет.) И, наконец, увенчал труды фамилией Кульбитина, которую заключил в черную рамочку… Ну, вот.

А что дальше? Понятно, что общее настроение в этой компании скорее антитурецкое. Ну, и пусть. Мало ли кто кого в истории не любит и на кого держит зуб. А факт тот, что погубили Павла Николаевича по какой-то неизвестной, может быть, случайной причине. Очень может быть. И нужно дело закрывать. А повезет, так само собой обнаружится, кто Павлу Николаевичу удружил…

— Конечно, оно так. — продолжал размышлять Балабуев. — Но генерал… Не хочет признавать никаких доводов… найди преступника, раскрой и накажи..

Может, Картошкина сдать? Жаль, конечно, но ведь дело дохлое. Видишь, теперь в музей пролез. — Балабуев ожесточился. — Ладно, пусть пока погуляет в хорошем месте. А не найдем, тогда, Федя, не обижайся.