Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

Огонь затих, настала оглушительная тишина.

В комнату пролез Голощёкин. Он, как и все, принялся с любопытством рассматривать лежащих. Постепенно становилось светлее – рассеивался пороховой дым, и оседала белёсая известковая пыль. Сверху, со второго этажа, послышался вой собак.

– Это что? – удивлённо спросил Голощёкин.

– Царские собаки, – пояснил дрожащим голосом Медведев.

– Заткнуть! – приказал Голощёкин.

Один из солдат охраны бросился вверх по лестнице. Через полминуты вой прекратился.

– Один пёс сбежал! – сообщил возвратившийся охранник.

– Как это – сбежал? – спросил Голощекин.

– Обычно, – ответил охранник. – Как все собаки бегают. Я открыл дверь, а он – шнырь между ногами.

– Чёрт с ним, – сказал Юровский.

Вмешался Кудрин.

– Тут где-то третья собака была, малая, как кошка, – сказал он.

– Зачем тебе? – спросил Медведев. – Не воет же. Пусть живёт.

– Нет, не пусть! – возразил Кудрин. – Надо, чтоб полный комплект… Она где-то здесь, её вон та, полненькая, принесла.

– Анастасия, – подсказал кто-то из охранников.

– Да, – подтвердил Кудрин. – Анастасия. Куда же этот сукин сын запропастился? Проскочить у нас между ног и рвануть во двор он не мог…

И тут он увидел пса. Джим по прежнему изо всех сил прижимался к стене, закрыв глаза и думая, что так его никто не видит. Он сдерживал себя, чтоб не завыть, и плакал почти беззвучно, и тихонько попискивал, лишь когда совсем не было сил сдерживаться.

Кудрин взял у одного из латышей винчестер, прошёл в угол, одним ударом нанизал на штык-нож крохотного пса, который вскрикнул и замолчал, извиваясь на широком штыке. Кудрин стряхнул мёртвую собачку со штыка на труп Николая.

– Вот, – засмеялся он. – Теперь до кучи. Всем собакам – собачья смерть!

Но никто не отозвался. Только Голощёкин брезгливо проворчал:

– Болван ты, Кудрин, и больше ничего. На кой тебе понадобилась собака? Ты, видно, прирождённый убийца. Не зря в ЧК пошёл служить. Да?

– Он с детства живодёр, – бросил кто-то из охранников.

– Разговоры не разговаривать! Совсем молчать! – прикрикнул Голощёкин и обратился к Юровскому:

– Готовы? Всё?

– Кажется, всё, – с трудом пошевелил запёкшимися губами Юровский.

– Так! – сказал Голощёкин. – Теперь нужно щупать пульс и свидетельствовать смерть. У нас тут официальный врач, я привёз.

И крикнул в коридор:

– Иосиф Францевич!

Вошёл старик лет семидесяти в чёрном сюртуке, с докторским саквояжем в руках.

– Приступайте! – приказал военком.

Врач присел около Николая, взял его за правую кисть. Через тридцать секунд он повернулся к Голощёкину и кивнул. То же он констатировал, прощупав пульс у Александры, доктора, повара, лакея. Но когда подошел к телу Демидовой, она шевельнулась, потом внезапно выпрямилась, встала на ноги, качаясь и прижимая к себе подушку. Голова у неё болталась из стороны в сторону.

Словно со сна, Демидова медленно хлопала глазами и вдруг закричала так, что вздрогнули даже всегда невозмутимые латыши, которые за последние годы привыкли убивать так же спокойно и основательно, как привыкли пахать или убирать ячмень или рожь дома у себя где-нибудь в Курземе:

– Я жива! Я не умерла! Меня Бог спас! Слава Тебе, Господи! – и перекрестилась, шатаясь.

Голощёкин ошеломлённо уставился сначала на Демидову, потом на Юровского, а тот вопросительно – на Медведева.

– Это что? – спросил Голощёкин, выпучив глаза.

Начальник охраны Павел Медведев молча показал пальцем на Демидову одному из латышей. Тот неторопливо подошёл к горничной, вырвал у неё из рук подушку и отшвырнул в сторону. Потом, так же, по-крестьянски не спеша, снял из-за спины винчестер со штык-ножом и размахнулся, целя Демидовой в грудь. Но она с неожиданной силой схватилась за штык обеими руками. И крепкой, такой же крестьянской хваткой держала штык, несмотря на то, что из её порезанных ладоней хлынула кровь.

Латыш попытался вырвать винчестер у Демидовой, но она не выпускала.

Подошёл другой латыш, взял свой винчестер за ствол, размахнулся…

– Ха! – громко выдохнул он, словно всадил топор в полено. И одним ударом приклада разбил Демидовой череп. Поднял с пола её подушку и долго, тщательно и аккуратно вытирал углом подушки приклад винчестера.

– Что это было? Почему? – спросил Голощёкин.

– Пух, перья, – пояснил Медведев. – Пуля и железо пробивает, а в подушке или в перине может застрять.

Пульс у Демидовой Франц Иосифович проверять не стал и только кивнул Голощёкину. Снова вернулся к Татьяне, взял её руку, и тут девушка слегка шевельнулась. Доктор отскочил, как ошпаренный, и оглянулся на Голощёкина.

– И эта ещё здесь? Не желает уходить… – Голощёкин дал знак латышу, который добил Демидову. – Ну-ка, дорогой товарищ, отправь её по адресу!

Тот размахнулся винчестером, хакнул и с размаху ударил Татьяну штыком в грудь. Но, к его изумлению, штык не пробил тело девушки. Он хакнул ещё раз, ударил сильнее, но Татьяна только слегка вздрогнула и тихо простонала.

– Чёрт знает что такое! – возмутился Голощёкин. – Что у вас за штыки, братья-латыши? На помойке нашли? Почему нет надлежащего ухода за оружием? Наверное, сто лет не точили!..

К Татьяне подошёл Ермаков. Револьверы свои он уже перезарядил и, ни слова не говоря, добил девушку одним выстрелом в голову.

– А что эта? – спросил он у доктора, который держал руку Марии.

Франц Иосифович с сомнением покачал головой. И Ермаков выпустил две пули в голову Марии – в лоб и в темя.

– Ну вот, порядок! – удовлетворённо произнес Ермаков. – Остальные? Пацан и девка. Что там?

У Анастасии и Алексея пульс не прощупывался. Но Юровский, на всякий случай, приставил к голове наследника маузер, нажал на спуск. Курок щёлкнул, выстрела не последовало.

В этот момент раздался зычный голос Голощёкина.

– Погружать! – загремел он. – А здесь, – обратился он к Кудрину, – всё замыть, зачистить, чтобы никакого следа – чище, чем было!

– Есть, товарищ военный комиссар! – вытянулся Кудрин.

Солдаты внесли носилки – простыни из постелей Романовых, привязанные к тележным оглоблям. Принялись выносить трупы по одному и сваливать в кузов грузовика, который заехал во двор.

Охранники выносили трупы медленно, останавливаясь на каждом шагу, будто для передышки. Начало светать. В сумерках раннего утра Юровский увидел, как один солдат снял с руки императора золотые часы, другой вытащил из кармана его гимнастёрки золотой портсигар, третий внимательно изучал бумажник Боткина. Ещё один охранник, спрятал за голенище сапога серьги, которые он сорвал у царицы с ушей прямо с мочками.

– Слышь, – сказал один охранников фамилией Мишкевич и хихикнул. – А я царицку-то пощупал.