Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Ничего не натворил, просто жить хочу. Скрываюсь от красных. И, сказал, иду к чехам. Говорят, они уже в Екатеринбурге.

– Где чехи, мы того не знаем, а красных вокруг – что сельдей в бочке. Их ты не обманешь, никогда не поверят, что ты низкого сословия. Как пить, расстреляют. А если кто тебе ночлег даст, того тоже расстреляют – для острастки. Какая теперь жизнь, такие и порядки.

– Знаю, – упавшим голосом сказал я. – Сейчас пойду, спаси вас Господь.

– Не торопись так сразу, – заявил старик. – Митька! Ступай сюда.

Со двора явился парень лет двадцати.

– Звал, тятя?

– Ну-ка, неси сюда, что у тебя там есть из одёжи. Помочь надо доброму человеку, нельзя ему в таком виде ходить вокруг.

Парень принёс поношенную, но ещё очень хорошую поддёвку, чисто выстиранные полосатые портки, к ним ношенные, но крепкие лапти и чистые онучи.

– Одевайся! – приказал мне хозяин.

Я запротестовал, но он шикнул на меня, и я, скрывая удовольствие, послушался.

– Свою одежонку свяжи в узел. Когда выйдешь к своим, снова наденешь.

– А как же ваш сын? – смутился я. – В чем ему ходить?

– Не твоя забота.

– Нет-нет! Вот пальто моё – очень ещё хорошее, английское, дорогое. Только почистить. И сапоги послужат.

Ни в какую – не берут. Тогда я сказал, что возвращаю подарки. Парень сильно смутился, потом несмело взял пальто.

– Ну, с Богом, ступай теперь.

Стали прощаться, как вдруг хозяйка говорит:

– А как же он через реку?

– Да, – согласился старик. – Мост какие-то разбойники пожгли – то ли красные, то ли белые, а то и шайка Спирьки Кривого: с каторги пришёл до срока, Керенский ваш его освободил.

– Я его переправлю, – сказала дочь хозяйская – та девушка, которая коров гнала и сейчас принесла после дойки два ведра парного молока.

Вывела она лошадь неосёдланную, взобралась на неё, сзади я – на круп лошадиный, и так перешли реку.

И двинулся я дальше, очень довольный. Поддёвка моя – на меху, лапти лёгкие, прочные, не протекают. И в холод, и в жару в них одинаково хорошо. За поясом у меня топор: сын хозяйский в последний момент его мне вручил, поскольку крестьянину без топора в лесу делать нечего.

Пришёл я в Усолье, где был приятель дьякона. Спросил, проведёт ли он меня к чехословакам.

– Ой, нет-нет! – замахал он руками. – И не просите. Раньше бы провёл, а сейчас никак. Везде красные заставы, разъезды.

Пошёл я тогда к церкви – заперта. Нашёл священника, прошу помочь пройти к чехам.

– Бога ради! – испугался священник. – Даже не говорите об этом. Мать, дай хлеба, а вы, пожалуйста, поторопитесь.

Тут послышался топот копыт. Попадья глянула в окно и обмерла:

– Господи помилуй! Красные – уже в деревне, скачут!

Священник страшно побледнел и схватился за сердце.

– Господи, что же делать, что же делать?.. – зашептал он и опустился без сил на лавку. И на меня смотрит, а у самого слёзы в глазах.

Ноги у меня, словно снежные, таять начали и исчезать. Но я сумел удержаться от слабости. Спрашиваю:

– Огородами можно пройти к лесу?

– Можно! – говорит священник. – Только незаметно, под заборами. Спаси вас Господь!

Крадучись под плетнями, я залёг и дождался, пока отряд красных проехал мимо. Они начали обыскивать дома – хорошо, что с того края деревни начали, а не с этого.

Выбрался я, вышел на дорогу и медленно, с трудом воздерживаясь, чтоб не побежать, двинулся к лесу.

Вдруг сзади – лошадиный топот. Оглянулся – трое верховых в военном, без погон, скачут.

– Стой! Стой! – кричат.

И тогда я задал стрекача. Бегу изо всех сил, а топот ближе. Потом выстрелы – пули над ухом свистят.

Я прыгнул с дороги на пашню, потом снова на дорогу, чтобы не дать им прицелиться. Неожиданно дорога кончилась, поперёк неё канава. Перелез через неё – снова стреляют, и снова, по счастью, мимо, а петлять я уже не могу. Нет сил. И дыхание кончилась.

Лес уже рядом, на сосне впереди вижу – белка по веткам прыгает. А топот вроде тише. И совсем стих.

Оглянулся – лошади у красных перед канавой упёрлись. Не хотят перескакивать. Всадники посовещались и повернули шагом обратно. Остановились возле дома священника, спешились, вошли. Скоро оттуда донеслись выстрелы…

Долго я сидел под сосной… Поднялся с трудом и, шатаясь, словно оглушённый, снова тронулся в путь.

Несколько дней я шёл на восток, стараясь держаться Сибирского тракта. Днём прятался в лесу, а с темнотой выходил на дорогу.

Еда кончилась. И когда уже был не в силах терпеть голод, ночью пробрался в деревню и постучал в избу, где ещё был огонь, где, значит, хозяева не спали.

Двор большой, хозяйство, видно, крепкое. В сенях хозяйка отрезает огромный кусок сала, а женщина городского вида отсчитывает ей деньги. Рюкзак у этой женщины доверху набит продовольствием.

Разговорились. Слово за слово, и я сказал, что пробиваюсь к чехам. Поколебавшись, женщина сказала, что она с мужем и братом тоже наладились в Екатеринбург, они уже неделю в пути. Я обрадовался.

– Возьмите меня с собой!

Женщина поколебалась. И согласилась.

Я представился, в двух словах сказал, кто я и откуда. Она назвала только своё имя – Елена.

Хозяин принёс большой круг деревенского сыра. Елена стала расплачиваться. Я решил: раз меня берут в компанию, надо участвовать. Были у меня десять рублей. Но Елена наотрез отказалась взять деньги.

– Ведь последние? – спросила.

– Последние, – признался я.

– Вот пусть у вас пока останутся. А там видно будет.

Мужчины ждали в лесу, за околицей. Конечно, они были очень недовольны моим появлением. Но когда я рассказал о себе, смягчились и согласились взять меня.

Мы пошли очень быстро и уверенно. Муж и брат Елены – Андрей и Владимир (фамилии я не решился спросить) – явно были офицеры, оба в военном, конечно, без погон и знаков различия, у обоих револьверы.

Шли всю ночь, делая короткие остановки. Когда начало светать, на землю упал туман, очень густой, держался по колено. Нам он не мешал, так как мы шли по твёрдой дороге. А когда туман сошёл, увидели перед собой небольшую реку. Через неё узкий мостик из трёх брёвен переброшен. Андрей резко остановился:

– Стоять! Тихо.

Он напряжённо всматривался вперёд. Потянул носом воздух и посмотрел на Владимира. Тот тоже принюхался.

– Махорка, – шёпотом сказал Андрей. – Деревня?

– Костёр на берегу, – ответил Владимир.

– В лес! – скомандовал Андрей.

Мы расположились за густым кустарником. Увидеть нас с дороги было невозможно.

Я спросил Андрея, почему он так встревожился.

– Костёр на нашем берегу, а берег крутой. Кто там может находиться?

– А рыбаки?

– Может быть, и рыбаки. Разведать надо. И вот что: если вдруг окажутся красные и будет погоня, бежать будем все в разные стороны.