Игорь Шприц - Двойной Нельсон

Путиловский повел своим орлиным носом, ощущая в полной красе сложный аромат, составленный неопытными руками новоиспеченного развратника из пива, ликеров, шампанского, дешевых сигар и дрянного коньяка, связал все это воедино с утренним отсутствием носителя запаха на рабочем месте и мысленно прочел всю бесхитростную историю падения дома Бергов.

Берг сидел одинокий, как узник замка Иф, покрывая замысловатыми узорами лист казенной бумаги. Путиловский, стоя над ним, размышлял, как бы поделикатнее отправить Берга домой и донести до него при этом простую истину: в похмельном виде на работу лучше не являться.

Из коридора донесся характерный лошадиный топот, и в комнату ворвался Евграфий Петрович, спасая тем самым ситуацию.

— Павел Нестерович! Идемте, он сейчас в смотровой, оттуда его — в камеру. Там и допросим!

— Может, сюда? Здесь приятнее.

— То-то и оно! Здесь потом. А в камере много сподручнее: пусть, зараза, тюрьмы нюхнет! Ваня, хочешь взглянуть?

Совершенно невинный вопрос неожиданно вызвал у Берга неадекватную реакцию. Он вскочил, с хрустом переломил карандаш надвое и вскричал:

— Я вам не Ваня, а русский офицер! И впредь попрошу обращаться ко мне по уставу!

Удивленный своей смелостью и напуганный своей же непредсказуемостью, он сел. Лицо его выражало один лишь вопрос, направленный глубоко внутрь, до самых печенок подсознания: «Какого рожна я так ору?» Но ответа не последовало. Внутренние органы молчали все как один.

Медянников оторопел и воззрился на Путиловского. Тот прижал палец к губам и показал на дверь. Евграфий Петрович кивнул, и оба молча вышли. Уже в коридоре Путиловский тихо высказал свою точку зрения на мотивы столь странного поведения подчиненного.

Оттого что вследствие пьянства в Берге остались лишь хорошо вколоченные в него воинские инстинкты, безболезненно изъять вояку из кабинета нужно было тоже чисто воинским путем. Медянников высказал здравую мысль, как это можно быстро сделать, и они удалились в неизвестном Бергу направлении.

Вверенный самому себе, одинокий Берг забегал по комнате и быстро пришел к мысли о спасительном самоубийстве как самом верном способе избавить себя от позора, а мир — от такой гнусно несовершенной личности, которая отвратительно пялилась на него из зеркала в раме орехового дерева. Мысль эта была настолько приятна всему его существу, что он даже засмеялся от радости. Дело оставалось за малым — за орудием самоубийства.

Несомненно одно: уходить из этой жизни следовало достойно, но быстро. Никакие медленно действующие способы — яды, запой, удаление в пустыню с последующей смертью от голода — не годились.

Можно повеситься... Фу! Берга даже передернуло от этой мысли. Некрасиво и не по-военному. Броситься вниз? Он подошел к окну: невысоко и мала вероятность сломать себе шею. Можно себя взорвать! Новейший способ покончить с собой! Но что будут хоронить? Кусочки Берга? И он представил шуточки товарищей во время похоронной процессии. Нет!

Остается только оружие. Да, так он и сделает! Можно выбрать холодное — стилет, кинжал, штык. Чтобы было благородно и красиво! Берг заметался по комнате в поисках стилета, но ничего более похожего, чем нож для разрезания страниц, в кабинете Путиловского не обнаружил. Примерился и понял, что нож не выдержит. Но раньше не выдержит он сам.

Тогда — стреляться. Как же он раньше не догадался, тупица, идиот, штафирка!

И тут воспоминание, острое как бритва, заставило его застонать от отчаяния: своими руками вчера он отдал старый верный наган какому-то купчику, посмотреть. Что было потом, Берг не помнил, но нагана при нем не оказалось.

Полнейший позор! Утеря личного оружия на поле боя карается смертной казнью! Если, конечно же, нет смягчающих обстоятельств. Смягчающим обстоятельством мог явиться день ангела Дарьи-Манон, но членов полевого трибунала навряд ли бы смягчил факт активного участия поручика в плясках до утра. Он дошел до того, что выучил новейший «обезьяний» танец, в чем ему усердно помогал тот самый неизвестный купчик. А может, и не купчик то был вовсе, а адвокат?

Берг стал по крупицам восстанавливать события давно минувших дня и ночи. События сопротивлялись отчаянно, вплоть до мучительной драки внутри головы. Спас его от сей кровавой битвы посыльный, вручивший Бергу плотный запечатанный конверт. На конверте аккуратным государственным почерком было написано:

«Секретно. Поручику Бергу И. К. лично. Вскрыть по прибытии к месту проживания. По прочтении уничтожить».

Посыльный ел глазами Берга:

— Ваше благородие, экипаж ждет! Велено вас сопровождать!

— Отлично, братец!

Берг был ласков с нижним чином, тем более что тот спас его от верной смерти. Правда, впереди их ждало неизвестное и опасное задание. И Берг скомандовал окрепшим и решительным голосом:

— Вперед!

До дома домчались в пять минут. Берг, молодцевато пошатываясь, чертом влетел в квартиру на четвертом этаже. Сзади усердно топотал сапогами посыльный. Вбежав, Берг отдышался, распечатал конверт и уставился на лист бумаги, на котором чернело всего лишь одно слово:

«Спать!» И подпись: «Путиловский».

Команду Берг исполнил без промедления. Предварительно уничтожив приказ и отпустив посыльного.

* * *

Вновь раздался такой же стук — три удара, пауза, один удар.

— Откройте, эго свои, — спокойно сказала Дора, продолжая сливать желтоватый раствор в раковину.

Кисель, держа в руке молоток, свободной рукой с трудом отодвинул массивный засов. На пороге стоял семинарист с длинными поповскими волосами, выбивавшимися из-под черной скуфейки. Взгляд его был спокоен и благостен.

— Бог в помощь, — сказал он, входя в лабораторию, поискал взглядом образа, не нашел и перекрестился на кювету с нитроглицерином.— Сестра, тебя срочно ждут. Собирайся.

Дора продолжала сливать кислотный раствор, следя за струйкой.

— Я заканчиваю, осталось работы на полчаса.

Семинарист был неумолим:

— Мне велено тотчас привезти тебя. Поехали, извозчик ждет. Сказали — срочно.

Дора закончила слив. На дне кюветы тонким слоем растекся светло-коричневый нитроглицерин, миллилитров двести, не более. Аптекарская склянка.

— Ничего не трогайте. Ждите меня. Списки принес? — спросила она семинариста.

Он молча достал из-за пазухи сложенный вчетверо листок. Дора взяла его и присовокупила к пачке бумаг, лежащих на маленьком столике.

— Я скоро буду, — сказала она, уже стоя за порогом, и улыбнулась Киселю. — Не скучайте. Учите инструкцию. Приду — проверю! Закройте дверь. Запомнили? Три стука, пауза, один. И повторяется.

Кисель, держа молоток как распятие, проводил Дору влюбленным взглядом. Закрыл дверь на засов и, как сомнамбула, вернулся к столу.