Игорь Шприц - Двойной Нельсон

— Не получается у нас разговора, а жаль! — вздохнул Путиловский. — Куда Гранин убежал?

Он назвал это имя наобум, но угадал. Фома вздрогнул и застыл, двигая одними лишь глазами.

— Видишь, голубчик, а мы все знаем! — ласково подсел к Качуре Медянников. — С тобой Гриша Гранин был, он тебе револьвер-то и надписал всякими похабными словечками... спортил орудию. Говорил, говорил и уговорил дурачка на виселицу. Сам, небось, не пошел на верную смерть! Тебя подослал!

— Я... не убивал... — непослушными губами выдавил Качура.— Я никого не убивал!!

— Точно! Ты просто попугать хотел князя. В шею ему попал, князь-то при смерти! Уже у него священник был, покаялся князюшка... Вот и ты покайся, пока мы священника к тебе не пригласили!

— Не виноватый я! — заголосил Качура. — Он меня уговорил!

— Кто он? Гранин? — приблизив лицо вплотную, спросил Путиловский. — С вами был Гранин?

— Я... — И без того маленький, Фома сдулся совсем и превратился в карлика. — Я... не могу говорить...

Медянников погладил Фому по головке:

— Да ты просто кивни.

И Фома кивнул.

— Спасибо. А теперь поспите, отдохните. Завтра встретимся.

Путиловский поднялся со стула. Больше Качура сегодня ничего не скажет. А за отдых будет благодарен. Уже то, что за ним стоял Гершуни, помогало предотвратить последующие покушения.

— Евграфий Петрович, устройте Фому Корнеевича получше. И скажите, чтобы ужин доставили. Горячий.

И быстро вышел. Необходимо было срочно разослать дополнительные ориентировки на Гершуни. Он еще в городе.

— Повезло тебе, Фома, — приобняв Качуру за плечо, сердечно вымолвил Медянников.

— Отчего же?

— Оттого, что не пристрелил я тебя сразу!

— Так ведь грех это, — приободрился Качура. Медянников ему нравился все больше.

— И первый человек греха не миновал. Пошли, праведник хренов!

* * *

Маленький Гершуни бегал чертиком перед крупным, массивным Азефом.

— Я не допущу никакой анархии в терроре! Террор — это искусство планирования и тщательной подготовки. Как оса наносит удар в нервные узлы жертвы, так и мы парализуем власть точечными уколами!

— Полностью с тобой согласен. — Азеф говорил медленно, роняя слова увесисто и с паузами: сказывалась немецкая школа правильного ведения дискуссии. — Но каждый удар должен быть выверен и продуман. Мы не можем их наносить во множестве. Гоняться за каждым губернатором, как это бездарно сделано сегодня, — только подставлять напрасно лучших людей. За губернаторами пусть гоняются провинциалы, они люди недалекие. А мы — мы центральный террор! Наша цель — правительство.

— Слушай, Евно, можно подумать, что это ты все выдумал! — удивился Гершуни. — А я здесь вроде бы и ни при чем?

— Перестань молоть ерунду! — вступилась за мужа маленькая смуглолицая Люба, жена Азефа. — Мы все знаем, что ты создал Боевую организацию. Но это не значит, что мы лишены права определять ее задачи.

Явно проигрывая против двоих Азефов, Гершуни обратился за помощью к молчащей Бриллиант:

— Дора! Ты-то что молчишь? Скажи им!

Дора оглядела своими темными большими глазами всю компанию и тихим голосом промолвила одну лишь фразу:

— Евно прав, — вызвав этим бурю страстей: Гершуни от желания быть правильно понятым чуть ли не по потолку забегал.

— Что ты несешь?! — заорал он на бедную Дору. — Что ты несешь, милочка? Террор должен быть распределен по всей империи, чтобы ни один подлец не мог спать спокойно в своей кровати! Сделал подлость — умрешь! И тогда каждый сатрап задумается сто тысяч раз, прежде чем поднять руку на пролетария, крестьянина, солдата. Какое дело простому человеку до столичного министра? Его выпорол местный губернатор! Значит, местный должен быть убит! И чем скорее, тем лучше.

— Но не нами, — спокойно возразил Азеф. — Если мы будем кидаться на каждую порку в России, нас просто не хватит. Мы будем вынуждены набирать непроверенных людей, вроде твоего идиотика Качуры, они будут все рассказывать на первом же допросе, и нас всех поймают тут же. Нужна жесткая конспирация.

— И ты будешь учить меня конспирации? — изумился Гершуни.

— Буду, — так же веско пообещал Азеф.— Какого черта ты поперся смотреть на убийство Оболенского? Тебя могли поймать в одну секунду! Ты что себе думаешь, у них нет твоих фотографий? Или у тебя есть шапка-невидимка? Я забочусь о твоей жизни!

— Спасибо! — буркнул Гершуни.

— И о своей не меньше. Они спокойно могли прицепить к тебе хвоста, и ты привел бы его к нам. Вот и конец всем планам. Ответь мне, зачем ты стоял в «Буффе»?

— Так нужно, — усмехнулся Гершуни, — Ты еще ни одного боевика не подготовил, а учишь меня! Если за этими господами не присматривать вплоть до последнего шага, вплоть до выстрела, они могут передумать. Вот не было меня с Григорьевым — он и не выстрелил в Клейгельса. А стой я рядом — он испугался бы позора бесчестья. Тут к каждому нужен индивидуальный подход! Смотрю на этого Качуру, он смолит папиросу как последнюю в жизни и расставаться с ней не хочет. Я у него отобрал портсигар и говорю, глядя в глаза: «Или сейчас, или никогда!»

— Он пошел и промахнулся. — Азеф закурил папиросу, словно проверяя ощущения Качуры.

— Бывает, — снисходительно проронил Гершуни. — В следующий раз следующий человек не промахнется.

— Пуганая ворона куста боится. — Дора тоже закурила, но тонкую женскую пахитоску, обернутую рисовой бумагой. — Следующего раза может и не быть. Поэтому нужен динамит, а не эти пистолетики.

Гершуни оглядел присутствующих.

— Я смотрю, вы хорошо тут спелись. Отложим этот разговор до моего возвращения. Я проедусь по России, надо навестить нескольких товарищей... Когда вернусь, займемся царем. Тебя не интересует, куда я поеду?

Азеф, к которому непосредственно был обращен этот вопрос, невозмутимо пыхнул дымом:

— Даже если меня интересует, ты не должен сообщать ничего при большом скоплении людей. Что знают трое, знает и свинья.

— Хе! Это не случайные люди, это твоя жена и ее подруга! — Гершуни ласково улыбнулся обеим. — Ты им не доверяешь?

Азеф не улыбался.

— Я и себе не доверяю. Герш, пойми, конспирация выше всего личного. Ты веди себя так, будто все в этой комнате — агенты охранки. И тогда будешь спать спокойно.

— Спасибо за совет. Я сплю как младенец! До свидания! — и Гершуни вышел.

Некоторое время в комнате царило неудобное для всех, кроме Азефа, молчание. Последний же спокойно докурил папиросу, аккуратно загасил ее в карманной серебряной пепельнице, закрыл крышечку пепельницы, полюбовался ею и спрятал в специальный жилетный кармашек.

— Ведет себя как младенец... Головокружение от успеха с Сипягиным. Бог с ним. И никакого царя. Пора начать охоту за Плеве. Он ответит за Кишинев. Дора, где списки?