Игорь Москвин - Убийство в Невском переулке

— Значит, Афанасий Львович, говорите, его зовут?

— Истинно так.

— Более его не встречали?

— Один-два раза.

— Каждый раз его провожал Федор Семеныч?

— Никак нет, провожали только в тот раз, о котором я упоминал.

— Хорошо. Те двое неизвестных, они с Афанасием Львовичем были?

— Никак нет, и билеты отдельно брали, и держались особняком, — начальник станции возвел глаза к потолку, что-то вспоминая. — Нет, мне кажется, не знакомы они были.

— Да, — Миша наморщил лоб. — Эти двое с багажом уезжали?

— Н-е-е-т, — тянул Иван Егорович, — нет, багажа с ними не видел.

— А Афанасий Львович?

— Тот с саквояжем, как доктора носят.

— Значит, они уехали на поезде в шесть сорок две в направлении столицы.

— Так точно.

— Как выглядел этот Афанасий Львович? Ну, лицо круглое, вытянутое, с бородой, усами, как?

— Обычно, — пожал плечами начальник станции, при этом сведя брови к переносице. — Темное пальто.

— Черное?

— Когда он протягивал мне деньги, то в свете лампы оно показалось мне темно-синим, нежели черным. Кожаные перчатки с тремя пуговками, вот здесь, — он показал на своей руке, — усов и бороды я не приметил, вот нос длинный, как у птицы, и прямой такой, заостренный, лицо вытянутое, и губы такие узкие, словно бы щель под носом, на подбородке ямочка.

— Шрамов, родинок на лице не было?

— Нет, не заметил, деньги достал из потертого бумажника, я уж подумал, что такой важный человек, а жалеет пары рублей на новый.

— Какого он росту был?

— Пожалуй, повыше меня, это я, господин Жуков, — увидев удивленный Мишин взгляд, пояснил Минц, — по окошку кассы сужу.

— Те двое?

— Вот они какие-то безликие Тот, что билет брал, у него на тыльной стороне ладони пятно, видимо, от ожога. Лица скучные, — и снова начал пояснять: — Такие не запоминающиеся, с небольшими бородками и, как мне показалось, бегающими пронырливыми глазками.

— Это все?

— Да.

— Тогда вопросов боле не имею, — произнес Жуков, — а вы, Александр Иванович?

— Нет, нет, — молодецки вскочил со стула поручик, — теперь куда?

— Пожалуй, в сыскное.

КОГДА ШЛИ ПО дебаркадеру, распираемый от вопросов поручик не выдержал:

— Как теперь искать Афанасия Львовича? Это сродни поиску иголки в стогу сена, да еще безлунной ночью.

— В чем-то вы правы, любезный Александр Иванович, не всегда убийца сидит на месте преступления, протягивая руки для ареста. Иногда приходится голову приложить, ноги, побегать, поискать. Не все сразу.

— Кроме имени, что еще полезного почерпнули вы из рассказа начальника станции?

— Конечно, — Миша расплылся в улыбке. — Портрет, подтверждение тому, что преступников трое, что они направились в столицу, что один из них знакомец нашего Федьки Веселого. Разве ж этого мало?

— Не знаю, — признался пристав.

КОГДА ЖУКОВ ЗАКОНЧИЛ докладывать, Путилин хотел подняться, но поморщился, почувствовав, как сильная боль пронзила правое колено.

— Итак, мы имеем Афанасия Львовича и двух сотоварищей.

— Как вы и предполагали.

Иван Дмитриевич отмахнулся:

— Тоже мне задача… Значит, ты предполагаешь, что искомый гражданин имеет своей специальностью вскрытие сейфов и железных ящиков?

— Именно так я воспринимаю слова, высказанные Федькой начальнику станции Минцу.

— Вполне может быть правдой, но почему такой мастер пошел на такое кровавое преступление?

Вопрос повис в воздухе.

— Душа человеческая — такая же тайна, как и он сам, — начал рассуждать Жуков, но был тут же перебит начальником:

— О душе потом поговорим, а ныне о нашем убивце. Какие соображения?

— Иван Дмитрич, с такими приметами я не припомню ни одного мастера по сейфам.

— Ну, Миша, ты меня удивляешь, — с хитринкой в голосе сказал Путилин. — А если подумать?

— Неужели на нашем горизонте попадалась эта личность? — искренне удивился Жуков.

— Так и не вспомнил? Лошадиная физиономия с птичьим острым носом, всегда щеголевато одет, почти нет губ, Миша, я поражен твоей памятью.

— Неужели… — и умолк, прикусив язык.

— Сказал «аз», говори и «буки».

— Прохор Кузмин? — то ли спросил, то ли утвердительно сказал помощник.

— Не могу точно сказать, но больно уж похож, хотя… — поцокал языком Путилин. — Чем черт не шутит. Проверить надо Прохора, где был, что делал.

— Ясненько, Иван Дмитрич. Разрешите приступить?

— Ты еще здесь?

— Иван Дмитрич, — уже взявшись за ручку двери, сказал Миша. — Где ж мне искать Кузмина-то?

— Ты меня удивляешь, Михаил Силантьич! Конечно же на Сенной в известном тебе заведении.

НА СЕННУЮ ПОМОЩНИК начальника сыскного отделения Жуков прямо-таки летел, подгоняя извозчика, нетерпение съедало более, нежели желание успеха.

Хотя глаза блестели и хотелось побыстрее добраться до площади, но мысли возвращались к Прохору. Вроде бы портрет, описанный Минцем, похож, тот же длинный острый нос, лошадиная физиономия, вот губы… Но Кузмин носит усы, да и не замечен он в кровавых делах, сейф вскрыть, так не составит труда, одно удовольствие. А вот человека жизни лишить? Не похоже на его поведение, ой как не похоже. Столько трупов. Хотя в жизни всякое бывает, и человек становится зверем ни с того ни с сего. В голову бешенство ударило, как те преступления, когда «жена мужа убоится», ан нет, нож в грудь, и вся недолга.

Только у дверей заведения Миша сообразил, что соваться в осиное гнездо не слишком разумно с его стороны, тем более что за несколько лет помощника Путилина начали узнавать не только в лицо, но и по делам. Отступать не хотелось, честь дворянина была выше всякой опасности, и Жуков ступил в полутемную залу с горящими кое-где масляными лампами, освещающими более себя, нежели близрасположенное пространство. Несколько минут глаза привыкали к полумраку, потом Миша огляделся и обратил внимание на то, что на него никто даже не взглянул…

В обычае Прохора было сидеть в дальнем от входа углу, так спокойнее, и когда полиция вдруг нагрянет, можно было незаметно исчезнуть через черный ход, не привлекая ничьего внимания.

Сейчас Кузмин сидел в благодушном состоянии, в застиранной рубахе, расстегнутой у ворота, и с темными пятнами пота под мышками, которые сразу бросались в глаза, стоило Прохору начать размахивать руками. На лице мастера по сейфам пролегли глубокие морщины, а осоловелые глаза показывали, что он пьянствует не первый день. Рядом сидели, лежали такие же осоловелые собутыльники-прилипалы, которые, как мухи на дерьмо, слетались в предчувствии дармовой выпивки и закуски.

«Не он», — мелькнуло у Миши в голове, но он не уходил, а наоборот, пробрался к Прохору и, подвинув сидевшего рядом мужичка, примостился по правую руку.

— Здравствуй, Прохор! — начал Миша.