Наташа Полли - Часовщик с Филигранной улицы

Снова отыскав палату для евреев, он почти сразу увидел Мори, который все еще спал. Врач рядом с ним делал записи в листке, прикрепленном в ногах кровати.

– Вы его родственник? – спросил он, скептически оглядев Таниэля.

– Да, я его кузен, он наполовину англичанин. Он поправится?

– Да, – ответил врач. – Это, черт побери, какое-то чудо! Он, по всей видимости, упал с крыши. На ладонях у него содрана кожа, скорей всего, он за что-то ухватился. Его нашли на земле у входа в здание. Просто поразительно, как ему повезло. Мы оставим его сегодня на ночь, чтобы он как следует пришел в себя после хлороформа. Если он не проснется через час, скажите дежурной сестре.

Таниэль кивнул и сел на деревянный стул возле кровати; он огляделся вокруг в поисках газеты, однако ничего не нашел. Здесь не любили, чтобы посетители задерживались надолго. Таниэль, обхватив голову руками, уперся локтями в матрас и закрыл глаза, вслушиваясь в окружающие звуки. Шипя, вспыхивали лампы, иногда звонили колокола. Половина четвертого, четыре, половина пятого. Дважды рядом с ним останавливались чьи-то шаги, но никто не просил его уйти.

Холодная рука притронулась к его волосам.

– Вы спите?

Таниэль резко выпрямился.

– Вы проснулись! О боже, хирург намекал, что вы можете умереть от наркоза…

– Не преувеличивайте, – сказал Мори, слабо улыбаясь.

– Я не преувеличиваю!

– У меня нет аллергии на хлороформ, у меня нет аллергии ни на что, кроме всякого рода продуктов с добавлением желтой лакрицы, но их еще не изобрели.

Отведя его руку, Таниэль коснулся бинтов, выглядывавших из-под его больничной рубахи.

– Что они с вами делали?

– Вынули из меня несколько осколков, только и всего.

Таниэль окинул его долгим изучающим взглядом.

– Понятно, – сказал он наконец, – теперь мы, по крайней мере, знаем, почему вы боитесь высоты.

Мори расплылся в улыбке. Морщинки вокруг его глаз стали глубже, из-за этого он выглядел фотографией молодого человека, смятой, но потом аккуратно разглаженной, так что от старых изломов остались лишь призрачные линии. Таниэль прикрыл одеялом его руку. Из-за открытых окон в палате было холодно.

– Что, черт побери, вы делали? – спросил Таниэль. – Грэйс всего лишь проехала на метро, а потом поднялась в квартиру Мацумото, чтобы посмотреть фейерверк после оперетты. Почему вы не могли просто связать Юки и спрятать его куда-нибудь до тех пор, пока не уедет Ито? Юки выстрелил в него еще до взрыва, и это не говоря о самом взрыве; объясните мне, бога ради, как вы могли допустить, чтобы бомба вообще была ? Неужели вы об этом не знали?

– Это было так неправдоподобно, что я не смог даже вспомнить, почему боюсь высоты.

– Но почему?! Почему это было неправдоподобно? Даже я предвидел, что это произойдет, хотя совсем не умею видеть будущее. Юки с самого начала собирался это сделать!

Мори с трудом сел в постели.

– Не думаю, чтобы это был Юки.

– Почему?

– Потому что, если бы у него были такие намерения, я бы сделал что-нибудь более полезное вместо того, чтобы падать с крыши.

– Мори, вы… до этого вы упали в метро на рельсы, вы мне рассказывали об этом. Вы повредили лодыжку, и из-за этого не успели появиться в оперетте до всех этих событий. Он принял решение и выполнил его еще до того, как вы дошли до ворот деревни, не говоря уже о том…

Он замолчал, потому что Мори, перебив его, заговорил сам.

– Для меня нет необходимости лично присутствовать, чтобы остановить чьи-то действия. Если б это был Юки, то при первой же его мысли что-нибудь сделать у него на пути встало бы некое препятствие. И я не стал бы объяснять произошедшее тем, что свалился куда-то в темноту, я не настолько глуп, так мне, по крайней мере, кажется.

– Конечно же нет. Я оказался там, чтобы не дать ему убить Ито.

– Даже это не выглядит для меня правдоподобным объяснением. Я не думаю… – он покачал головой. – Мне так стыдно. Сам не знаю, о чем я думал.

– Мне все равно. Главное, что вы живы.

– Вам не должно быть все равно, если я ставлю вас на пути идиота с револьвером или…

Таниэль положил ему руку на плечо.

– Нет-нет, он не мог причинить мне вреда, я его вдвое крупнее, а после событий со Скотланд-Ярдом мне кажется, что у меня даже сердце не стало биться чаще. Я вполне подходил для этой задачи.

Мори снова покачал головой, разглядывая складки на одеяле, его глаза затуманились. Видеть, как он пытается собрать из каких-то обрывков забытое им целое, оказалось еще мучительней, чем представлять его на операционном столе. Таниэль подвинулся к краю его кровати, надеясь, что Мори видит будущее, в котором он, не обращая внимания на хмурых сестер, решится его обнять, однако он не слишком в это верил.

– Оставьте это, – тихо сказал он, – все уже закончилось.

– Я не могу понять, почему бомба все время перемещалась, – возразил Мори. – В этом нет никакого смысла. Я должен был найти ее.

– Возможно, он привязал ее к собаке или что-то в этом роде.

– Для чего? Это было бы слишком рискованно. Кто-нибудь обязательно бы это заметил. Почему он не спрятал бомбу в лавке у Накамуры? В любом случае это была не собака, я бы ее увидел, это было… – он выдохнул, – на стене. Что-то маленькое.

– Думаю, это могла быть крыса, я слышал какое-то движение в лифтовой шахте, – Таниэль остановился, вспомнив оттенки цвета морской воды.

– В чем дело? – спросил Мори.

Таниэль встал.

– Послушайте, мне надо найти Грэйс. Она была у родителей, но, наверное, уже вернулась.

Мори посмотрел вдаль:

– Она в фойе.

– Вам надо отдохнуть. По-настоящему отдохнуть. И пожалуйста, никаких воспоминаний о будущем, нечего пугать сестер. Когда вас выписывают?

– Завтра утром в половине одиннадцатого, – ответил Мори. Замолчав, он сел в постели, глядя на Таниэля вопрошающим взглядом. Гласные в его речи снова стали короткими.

– Я за вами заеду.

Войдя в просторное больничное фойе, Грэйс расстегнула пальто. После шумной, чавкающей слякотью улицы ей приятно было оказаться в чистом и тихом помещении. Дома после долгих криков ее отец почти успокоился, но тут полицейский суперинтендант назвал ее глупой маленькой девочкой, и этого оказалось достаточно, чтобы снова привести лорда Кэрроу в ярость. Грэйс оставила обоих продолжать беседу, не вполне понимая, почему он так рассердился: ведь это определение в точности совпадало с его собственным мнением о ней. Не присаживаясь, Грэйс стала медленно прохаживаться по фойе, поглядывая на развешанные по стенам картины и перебирая в памяти события двух прошедших дней, стараясь отыскать в сотканном ею полотне незакрепленные нити. Со времени спора с Таниэлем в доме на Филигранной улице у нее появилось ощущение, что простота его речи никогда не отражала зеркально его мысли, нет, это была спектрограмма. Она всегда замечала странные паузы и темные линии в окраске произносимых им слов, но думала, что это случайные заминки, не понимая, что на самом деле это – эмиссионные линии. Она предприняла все возможные предосторожности для того, чтобы Мори не догадался о произошедшем, но Таниэль – другой, и ей было неизвестно, что он успел заметить. Бог свидетель, несколько раз она чуть не попалась. Обхватив голову руками и пропустив волосы между пальцами, она стала прокручивать в мозгу все с самого начала.