Алексей Филиппов - Презренный кат [СИ]

— Второй день сидят, — махнул рукой мужик. — Говорят, что сам царь-император на днях должен проехать, вот они его и ждут. Не дай бог во время проезда высокой персоны на дороге оказаться. Ой, не дай бог.

— А чего так?

— Замять могут. Я вот года три назад попал в переплет. Не приведи Господи. Тогда вот тоже император проезжал здесь. Как гонец царский промчал, так солдаты стали всех с дороги за обочину гнать. Ой, что тут началось. Еле выбрался я из той кутерьмы, а вот рядом со мною бабенка бежала, так у неё солдаты ребятенка затоптали Прямо, как сейчас вижу, как солдатский сапог головенку младенчика давит. Там такая неразбериха была. Баба упала, ребенка выронила, а тут солдат своим заморским каблуком на голову ему и наступил. Всмятку раздавил мальцу голову. А всё из-за чего? Государю — императору дорога чистая нужна была. Ему же недосуг время свое драгоценное попусту тратить. На то он, поди, и императором над нами поставлен, чтоб перед ним всегда дорога чистой была.

— У, изверг лупоглазый, — выслушав печальный рассказ мужика, прошептала чуть слышно Настасья. — Не царь он, а сатана.

— Тихо! — одернул за рукав своего спутника Чернышев. — Умом тронулась? В застенок захотела?

Он резко свернул в сторону от словоохотливого мужика и постарался затеряться в толпе около веселого пирожника. Пирожник, рассыпая направо и налево шутки с прибаутками, споро торговал пышными булками. Булки были столь соблазнительны, что Еремей не удержался, нащупал в кармане полушку и купил теплое угощение. Расплачиваясь за покупку, кат заметил, что рябой говорун подошел к солдату, что-то зашептал ему на ухо, часто кивая головой в сторону пирожника. Надо было бежать. Чернышев опять ухватил Настасью за рукав, и рванули они за ближайший угол избы, там перемахнули через плетень и по крапивным зарослям побежали вперед в надежде выскочить на торную тропинку. Однако вместо тропинки за зарослями ждал их покосившийся сарай. Осторожно выглянув из-за угла, Еремей увидел бегущих рысцой мимо сарая троих солдат с рябым мужиком. В заросли крапивы служивые свернуть не догадались.

— Наверное, к лесу побежали, — замахал руками рябой мужик. — Давайте догоним братцы. Не монахи это, бунтовщики переодетые. Уж я-то монахов знаю. У меня дядя при монастыре звонарем служит. Меня вокруг пальца не обведешь. Я крамольную речь от праведной сразу отличу. Ряженые они, точно ряженые. Затеяли они что-то против батюшки нашего императора Петра Алексеевича. Не иначе, как покушение. У них и ножи, поди, под рясами спрятаны? А может, и пистоли за поясом имеются?

Солдаты кивнули головами, что-то посовещались, послали одного назад, а сами припустили за мужиком к лесу.

— Нас ищут, — стукнул кулаком по трухлявой стене сарая кат. — По светлому нам из города теперь не выйти. Уж больно приметные мы. Вот ведь как опять получается. Вот незадача-то. Чего же делать-то остается? Давай-ка мы с тобой Настасья, вон в том сарае на всякий случай спрячемся.

Они тихонько пробрались через покосившиеся ворота и сразу закопались в солому. На самую малость успели. Только они соломой головы прикрыли, а рядом с сараем протопало не меньше десятка солдат.

— Вы куда все в лес? — строго заорал чей-то командный голос. — Ты сержант возьми пятерых и по округе пошарь. Вон в сарае посмотри, вдруг они там укрылись? Всякое бывает.

От резкого толчка жалобно заскрипела гнилая дверь и на лоб Чернышева пала липкая испарина.

— Теперь всё, — подумал он. — Теперь не уйти. И чего я эту бабу пожалел? Шла бы она и шла сама по себе, а теперь вот из-за её длинного языка Анюта пропадет. Без меня-то её у злодея некому вырвать. Вот беда-то.

Солдаты сосредоточенно тыкали залежи соломы штыками, и им до беглецов оставалось не менее аршина. Ещё пара тычков и всё. Вонзится острый штык в еремееву плоть, и пиши, всё пропало. Еремей закрыл глаза и стал отчаянно молиться, прося у господа хотя бы какой-нибудь помощи. Страстно просил, так страстно, что выпросил благодать божью. Видно не очень грешен был Чернышев. Видно еще грешнее на белом свете люди имеются. Пощадил и на этот раз ката Господь Когда крайний солдат замахнулся для укола по месту схрона Настасьи, с улицы раздался истошный вопль.

— Государь на подъезде! Всем солдатам на дорогу! Бегом ракудриттвую вашу мать! Чего телитесь! Да я вас на каторге всех сгною! Всех! Собачьи дети!

Солдаты, пришедшие в сарай, засуетились и, подгоняя друг друга, убежали. Еремей быстро выбрался из укрытия, взмахом руки позвал спутницу и метнулся к выходу. Надо было, воспользовавшись, счастливым случаем поскорее покинуть сарай. Вдруг солдаты вернуться? Надо было быстрее убегать к лесу, но убежать им сегодня, было не суждено. Ворота полуразрушенного сарая смотрели на дорогу, а как раз по дороге редкой цепью выстроились солдаты. Кат опять стукнул по стене многострадального сарая и повел Настасью вновь зарываться в солому. Больше деваться им было некуда. Они немного полежали молча, а потом Чернышев зашептал.

— А чего ты так Государя — императора нашего не любишь?

— А чего его любить? — чуть слышно фыркнула в ответ женщина. — Это же ирод настоящий. Ирод и сатана.

— Как чего любить? — удивленно вскинул густые брови Еремей. — Он же царь богом нам данный. Царя не любить нельзя. Грех царя не любить. От Бога он.

— Душегуб он, а не царь.

— А царям, милая моя, без этого нельзя, — грустно вздохнул кат. — Коли он не будет души губить, так его душу быстро сгубят. У них, у царей — всегда так. На то они и цари. Ты думаешь просто им? Ой, не просто. Уж я-то знаю. Так что ты особо строго царей не суди.

— А безвинных-то, зачем губить? — не унималась Настена. — Зачем?

— Так безвинных никто и не губит. Вину-то у всякого найти можно. Только поищи, как следует, не ленись и не одну найдешь, а с десяток, не меньше. Безвинных цари не губят. Да и не бывает безвинных людей на белом свете. Совсем не бывает, поверь мне, потому и не губит безвинных никто.

— Губят, как еще губят. Ты не знаешь просто. Вот батюшку моего сатана лупоглазый за что погубил?

— Бунтовщик был, поди, твой батюшка, вот и попал под государеву строгость. Речи, поди, любил он подлые вести. Вроде тебя вот. Я таких много перевидал. А от государя нашего Петра Алексеевича ни одному крамольнику не скрыться. За версту он их чует. И раз твой отец попал под государеву длань, то он точно бунтовщик. Я вот только не знаю: тайный он или явный?

— Никакой он не бунтовщик, — встрепенулась попутчица ката, — торговец он. Торговец смолой сосновой. Поехал батюшка в Петербург смолу продавать. Часть сам он накурил, часть у соседей скупил и поехал. Прослышал батюшка, что в Петербурге цены выгодные дают, нагрузил две телеги и пустился в дальний путь. Напарник с ним в последний день ехать отказался, вот батюшка и решился меня взять. Мне тогда только шестнадцатый годок шел. Девчонка ещё совсем была, да только взять-то с собой батюшке больше некого было, вот он и взял меня. Ругался очень, но взял. До города Петербурга мы быстро доехали, да и в городе все хорошо было. Наша смола корабельщикам понравилась, и велели они сразу же прямо к корабельной стройке товар подвезти. Их старшина место мне показал, а я уж батюшку к месту тому проводила. Только мы подъехали к стройке-то, а туда, как на грех, сатана лупоглазого принес.