Алексей Филиппов - Презренный кат [СИ]

И вот как раз в этой стороне засветилось голубоватое пламя, освещая сидевшего на камне человека. Судя по контурам одежды, это был священник. Священник поманил Еремея бледной рукой и поднялся с камня.

— Ты вот что Еремей, — уже без прежней строгости в голосе заговорил незнакомец. — Помощь нам твоя нужна.

— Какая помощь? — еле-еле выдавил из себя Чернышев.

— Большая. Только ты нам теперь помочь сможешь. Сатанинское племя на Москву напало и если ему сейчас укорота не дать, пропадет Русь. Завтра Москва падет, потом другие города. Пострашнее шведов с татарами племя это. Много страшнее. Тяжко с ним справиться будет.

— А я-то здесь причем? — прохрипел кат, не в силах сообразить чего это от него здесь хотят.

— Как при чем? — усмехнулся священник. — Ты Анюту спасти хочешь?

— Хочу! — рванулся к священнику Еремей. — Где она?!

— У сатаны! — крикнул в ответ черный незнакомец и отшвырнул ката обратно в угол. — Убьешь сатанинское отродье и Анюту спасешь, и Русь нашу многострадальную от недруга освободишь.

— Так как же я убью-то его?

— А вот этим ножом, — чуть слышно ответил священник, шагнул к Чернышеву и сунул ему в руку большой кинжал. — Пойдешь завтра к Гаврюхе Апраксину и заколешь его прямо в живот. Это ведь в него сатана вселился.

— Говорил я недавно с Гаврюхой этим, — засомневался Еремей, — никакой он не сатана. Не похож он на нечистую силу. Нормальный человек, только обидчив чуть не в меру. И где Анюта, он тоже не знает.

— Знает, только не сказал тебе. Спрашивал ты плохо.

— Это я-то плохо спрашивал? — чуть обиженным тоном решил уточнить кат. — Да знаешь ли ты, как я его батогом охаживал? У меня рука к этому делу привычная. Он мне всё, что знал, рассказать должен был. Всё.

— Должен был, но не рассказал, — настаивал на своем черный священник. — Сатана хитрая тварь. Не таких ещё вокруг пальца обводил. Он ведь смеялся потом над тобой. Собрал приспешников своих в кружок и давай смеяться. Дескать, ловко я ката провел, притворившись, что больно мне. Любит сатанинское отродье притвориться. Ой, как любит. Так бывает притворится, что диву только даешься. Ему кровь из живота пускать надо, не иначе. Пока не поразишь Апраксина в живот или в сердце, не видать тебе Анюты, как ушей своих не видать. У него она. У него в темном подземелье запрятана!

— Врешь! — не сдавался кат.

— А чего мне врать? — пожал плечами священник. — Мне врать, смысла нет, а ты вот вижу, Анюту спасать совсем не хочешь. Говоришь много. Ты сначала порази сатану в живот, а потом и посмотрим, кто из нас врет? Сам увидишь, как из раны его огненный шар взовьется. Смотри, только не обожгись. Только спешить тебе надо. Девку-то не просто так украли. Зарежут они её на днях и кровью девичьей умоются. Принято так у них. Соберутся они на тайном кладбище, Анюту к дереву привяжут, распорют грудь острым ножом, сердечко трепетное вырвут и начнут свои рожи алой кровью мазать. А рожи у них страшные! Так что, если ты Ерема еще просомневаешся немножко, то погибнет твоя Анюта от острого ножа. Непременно погибнет. Неужели тебе не жаль её? Пропадет ведь девка из-за сомнений твоих. Пропадет Понял?

— Понял, — сжав кулаки, прошипел Чернышев. — Я сейчас пойду эту гадину заколю. Сейчас же пойду.

— А вот сейчас его колоть не надо, — тихим голосом охладил пыл ката незнакомец. — Всему свой срок. Во-первых, нет сейчас подлого Гаврюхи в Москве, а во-вторых, сигнал тебе будет скоро.

— Какой сигнал?

— Три птицы черные перед тобой взлетят. Как увидишь их, так и беги к палатам Апраксина, лезь через частокол и коли гада. Долго коли до смерти самой. Он притворять будет, кричать, но ты до конца на своем стой и помни: не сможешь убить сатану — пропадет Анюта. Неужели тебе её не жалко?

— Жалко! Только вот как я к Арпаксинскому крыльцу подбегу? Там ведь частокол знаешь, какой знатный?

— Ворота открыты будут.

— А собаки?

— Не будет там собак. Ты понял? Не будет.

— Сигнала-то, где мне ждать? — заволновался Еремей и хотел схватить священника за рукав. — Ты мне всё поподробней расскажи милый человек. Уж, будь добр, расскажи, что да как. Ох, не терпится мне сейчас до сатаны добраться. Ох, не терпится.

Однако священник вывернулся, нырнул под руку ката, и тут яркое пламя вспыхнуло в подземелье. Такое яркое, что в глазах у Чернышева с непривычки потемнело. Пока он мотал головой, возвращая зрение, кто-то схватил его за руку и потащил прочь из подземелья. Опомнился Еремей уже на улице, сидя на могильном валуне. На улице было темно и ветрено, на полную луну наползали клочья рваных облаков, а в воздухе уже носилась водная пыль, предвестник непогоды. Чернышев передернулся от очередного зябкого ветреного порыва и побрел по чуть заметной тропинке. Брел он, сам не ведая куда. Не было у него сейчас никакой цели. Не хотелось: ни от дождя прятаться, ни от ветра скрываться, ничего не хотелось. Ничего не замечал он вокруг. Одна мысль только стучала стопудовым молотом в виски.

— Обманул ведь меня аспид, соврал граф, а я поверил дурак, — шептал беспрестанно кат, презрев хлещущие по лицу ветки, взирая только себе под ноги. — Как же я его на воду чистую вывести не смог? Как же так-то?

И тут из густых зарослей молодой малины кто-то выскочил. Чернышев вздрогнул от неожиданности и замер на месте, как вкопанный. Перед ним мелькнул бледный девичий силуэт. Силуэт чуть приостановился и поплыл в сторону. Что-то знакомое показалось кату в этом видении.

— Уж не Анюта ли это? — мелькнула неожиданная мысль в его усталой голове. — А вдруг и вправду она? Вдруг сбежала от сатаны, пока я на помощь к ней собирался? Сбежала, а, куда податься-то в Москве, пока не знает. Вот и мечется по кустам.

— Анюта! — громко закричал кат, часто размахивая руками. — Подожди!

Однако видение после крика не остановилось, а опять нырнуло в кусты. Еремей тут же рванулся за таинственной странницей, но вдруг запнулся ногой за торчащую из земли корягу и упал лицом в мокрую траву. Пока он, чертыхаясь, поднимался, силуэт вовсе исчез, дождь прекратился, и стало так тихо, что было слышно, как бьется сердце в груди ката. Сердце билось неровно. Чернышев испуганно прислушался к громкому биению и опять узрел её. Бледная фигура мелькнула у развесистого куста бузины. Еремей торопливо побежал туда, но опять опоздал. У куста уже никого не было.

— Что же это за наваждение такое? — суетливо озираясь, прошептал кат и опять увидел её.

Она входила в низенькую дверь старенькой избушки. Чернышев на одном дыхании домчал до покосившегося крыльца, и смело шагнул за порог. Посредине избушке стоял стол, в центре которого горела свеча, а вокруг его сидели три женщины. Анюты среди них не было. Сидевшие за столом женщины были бледны и печальны.