Зуфар Фаткудинов - Сквозь страх

Измайлов очнулся, когда Хатып начал грубо, взашей выталкивать его со двора, как обычно выталкивают заблудших выпивох и пойманных мелких воришек, с которыми не хотят мараться, ходить по милицейским участкам. Хатып хотел до конца сыграть свою роль: подтвердить свою ложь, а заодно показать, какого ценного, надежного работника в его лице приобрели хозяева.

У самых ворот Измайлова охватила ярость, как тогда, на базаре. Он ударил Хатыпа по руке:

— Не толкай! Не распускай руки! Я и сам уйду.

— Ах ты, бандюга! Ты еще брыкаешься. Да ты должен спасибо сказать, что отпускают тебя хорошие люди подобру-поздорову. Другие бы за такие штучки в милицию сдали. И пошел бы по этапу на каторгу. — И Хатып замахнулся, чтоб, так сказать, с «треском» вышибить со двора своего соперника, полностью теперь поверженного им.

Измайлов уклонился от удара, и неопытный вышибала задел открытую дверь. Хатып взвыл от боли. И тут Шамиль обрушил удар одновременно двумя руками с размаху, как дровосек, по голове нападавшего и опрокинул его на землю. В этот удар Измайлов вложил всю свою ярость, всю обиду, которую причинил ему этот человек перед любимой девушкой. И вот теперь Хатып неподвижно лежал в грязь у самых его ног.

Мордастый мужчина поставил на ступеньки крыльца фонарь и бросился на Шамиля. Подбежав к воротам, он поднял дубину, но в момент замаха Измайлов рванулся к нему навстречу и схватил нападавшего за запястье. Дубина вылетела из его рук. И в ту же секунду, как учил его наставник Абдулла, сделал нападавшему заднюю подсечку, по ходу резко двинув тому локтем в лоб. Мужчина охнул и тяжело упал навзничь. Измайлов схватил дубину и встал над поверженным противником.

— Ну… — прохрипел Шамиль, — что с тобой сделать? Твоей же дубиной обломать тебе бока?

Лежавший на земле мужчина поднял в страхе руки, ожидая ударов:

— Не бей, не бей! Я хотел тебя просто попугать. Христом прошу. Ведь такой штукой сразу прикончишь.

— А сам, гад, хотел ударить! — Шамиль отвернулся от него и, не выпуская из рук дубины, направился к Нагим-баю.

Купец испуганно замахал руками и попятился к крыльцу, выкрикивая:

— Никифор, в милицию. В милицию, Никифор. Разбойник здесь. Напал на дом. На нас напал.

Мордастый мужчина вскочил как ужаленный и бросился на улицу с криком:

— Помогите! Убивают! Грабят! Разбойники! — И тотчас раздалась длинная трель милицейского свистка.

Измайлов понял: это Никифор предпочел бесплодным крикам о помощи более действенное средство — милицейский свисток, которым был снабжен почти каждый дворник, не говоря уже о сторожах. Трель милицейского свистка многих ввергает в беспокойство, а некоторых заставляет бежать. Но Измайлов не побежал, хотя откуда-то издалека, со стороны центра города, отозвался другой, такой же свисток. Он медленно приближался к Нагим-баю. Тот в страхе начал пятиться назад и, поднявшись на крыльцо, собрался было исчезнуть за дверью.

— Шамиль, опомнись, — запричитал он, — не дело делаешь. Ты в чужом дворе. За это сажают. Нельзя так. Давай поговорим. — Уже находясь на пороге, хозяин дома, ни на секунду не отрывая взгляда от Измайлова, быстро заговорил: — Приходи завтра насчет работы. Приходи. Будет тебе работа. Будет. А в ресторан-чайхану хоть сейчас вышибалой возьму. То есть швейцаром. Ты со своим уменьем драться — то что нужно.

Шамиль остановился, отбросил дубинку и резко ответил:

— Не нужна мне ваша работа! Не нужна! И запомните: я честный человек. Честный. Чужого мне не нужно. — Он взглянул на испуганное лицо девушки. — И вы, Дильбара, могли поверить, что я вор, грабитель?! Эх вы… — И юноша, ничего не видя перед собой, словно во сне, бросился прочь со двора.

Куда он направился, и сам не знал. Просто шел в сторону центра, где только что, как он слышал, отсвербели свистки милицейские. Ему было все равно: попадет в руки к милиционерам или нет. Не успел Измайлов пройти и двух кварталов, как из-за соседнего углового дома выкатились два тарантаса, битком набитых изрядно подгулявшей публикой. Крики, хохот, свист, радостный женский визг далеко опережали эти развеселые конные упряжки. Снова, но уже ближе, заголосили в темном влажном воздухе милицейские свистки. В густых сумерках улиц почти никого не было видно. В это время в городе мало кто выходил за ворота собственного дома. В Чистополе витали самые невероятные слухи об убийствах и грабежах. И при виде такой шальной компании редкие прохожие шарахались по сторонам, как испуганные курицы, в первые попавшиеся подворотни.

Шамиль встал у обочины дороги и отрешенно взирал на раскатывавших по городу гуляк. Передняя лошадь, поравнявшись с ним, остановилась.

— Эй, парень! — крикнул с облучка разодетый субъект в клетчатом пальто и в шляпе. — Как нам к пристани проскочить?

— Нам туда побыстрей нужно, — подал голос мужчина с длинными бакенбардами, — там пароход нас ждет.

«Какой сейчас пароход? — подумал Измайлов. — Ведь навигация закончилась».

Мужчина с бакенбардами, словно прочел его мысли, добавил громко:

— Наш пароход. Мой, черт возьми, пароход. А тут еще стражники на нашу голову навязались.

Измайлов сам в первое мгновение не мог сообразить, в какой стороне находится пристань. Потом вспомнил, что туда можно проехать мимо дома купца Галятдинова, мимо мечети. И он начал им объяснять. Но вся эта публика была в том хмельном состоянии, в котором на ум уже ничего не шло, кроме, конечно, любви и выпивки. Почти все мужчины и женщины разом хотели выяснить, где же находится злосчастная пристань. Словесный гвалт лился потоком, перебивая Измайлова, который силился ответить на вопрос этой компании. Близкие милицейские свистки заставили загулявшую, расслабившуюся компанию встрепенуться.

— Пусть садится заместо кучера, — подал кто-то предложение.

— Точно! Верно! — раздались пьяные голоса. — Давай, парень! Ну, живо!

— Пять керенок даем! — выкрикнула, как на торгах, яркая брюнетка с чувственными губами. — Мишель, дай ему.

Тип в клетчатом, что правил лошадью, обернулся назад и, как актер в патетическом приступе, продекламировал:

Затем он повернулся к Шамилю, сунул ему в карман с ловкостью циркача денежную купюру и добавил тем же актерским тоном:

— И твое желание — для меня закон!

— Браво, Мишель! — захлопали разгоряченные дамы. — Браво!

— Прелестное, чудное, господа, разделение труда, — заговорил моложавый мужчина с «бабочкой» на белоснежной сорочке, переводя взгляд с Мишеля на здорового молодца с редкими, как у кота, усишками, который в это время поглаживал рукой ножки черноокой красавицы. — Один мужчина любуется, восхищается и оплачивает капризы очаровательной Луизы, а другой — обременен тяжкой работой: днем и ночью… целует и ублажает ее.