Амброуз Перри - Путь смертных

Потел Уилл не только от усталости, но и от тревоги, что его может постичь неудача. Симпсон доверил ученику самостоятельно справиться с этим случаем, посчитав его недостаточно сложным, чтобы бросить прием пациентов в день, который выдался особенно занятым. Он отправил Рейвена вместо себя со словами: «Решил же ты, что способен давать эфир самостоятельно». Как это типично для Симпсона, подумал Уилл: поощрение и упрек одновременно.

Последовала еще одна схватка, и медик налег на щипцы. Он чуть не рассмеялся от облегчения, когда почувствовал, как головка подвинулась в ответ на его усилия, в то время как роженица мирно спала, не замечая довольно грубых манипуляций. Хлороформ, избавив женщину от боли, которая уже стала мучительной, сотворил свое обычное чудо, расслабив родовые пути, так что Рейвену удалось без труда наложить щипцы. Бесчувственное состояние пациентки позволило ему также избавиться от покрывала, которое не позволяло видеть, что он делает, – все равно что заставлять хирурга оперировать в темноте. Интересно, что ответил бы Сайм на подобное требование…

Еще одна схватка, и на свет появилась головка, а вслед за тем – и туловище в сопровождении примерно галлона околоплодной жидкости, которая немедленно залила ботинки. Но Уилла это совершенно не заботило: ведь он только что самостоятельно провел роды при помощи щипцов – это были, конечно, щипцы Симпсона, – и похоже было, что и мать, и ребенок это пережили.

– Крошечная девчушка, – сказала мать со слезами благодарности, когда чуть позже он вложил ребенка в ее протянутые руки. – Боже святый, какая же ты красотка…

Немного погодя Рейвен, упаковав инструменты, распрощался с пациенткой и, хлюпая ботинками, двинулся к двери. Уйти ему удалось не сразу, потому что как раз в этот момент в дверях появился новоиспеченный отец. Он с чувством пожал врачу руку, а потом полез в карман за деньгами.

В последнее время финансовая ситуация Уилла улучшилась настолько, что ему уже не нужно было одалживать деньги у матери, а ей, следовательно, не приходилось унижаться перед его гадким дядюшкой. Чтобы скрыть то, что они сделали с Битти, было решено обставить дело так, будто он втайне сбежал из дома. Они упаковали кое-что из его имущества и одежды в чемодан, от которого потом незаметно избавились. Про себя Рейвен решил (хотя и ничего не сказал на этот счет Симпсону), что картина будет еще более убедительной, если окажется, что беглец не оставил после себя наличности.

Было немного обидно, что эти деньги не свалились на него днем раньше, потому что он с легкостью рассчитался бы с Флинтом, даже после того, как отдал половину Саре. Флинт, конечно, простил ему долг, но Уилл опасался, что новые условия, на которых они расстались, со временем принесут еще больше неприятностей.

Молодой отец, улыбаясь, вложил ему в руку горстку монет. Это были первые деньги, которые Уилл получил как врач, и он с некоторой гордостью подумал, что отработал их с лихвой.

Рейвен оглядел мансарду, в которой провел последнюю пару часов – скудная обстановка, в камине нет угля, – и принял на удивление легкое решение, которое было бы немыслимо всего пару недель назад.

– Нет-нет, – сказал он. – Бог с вами.

Сара все еще медлила в профессорском кабинете, когда зазвонил колокольчик: краткому мгновению безмятежности пришел конец, нежеланный, но неизбежный. Настойчивые трели казались еще громче в непривычной тишине опустевшего дома. Утренний прием был давно окончен, и пациенты разошлись по домам с предписаниями. Симпсон уехал в Масселборо повидать пациента, Рейвена вызвали на дом, миссис Симпсон с детьми отправилась повидать подругу в Тринити, а мисс Гриндлей, конечно, все так же не выходила из своей комнаты.

Бедная Мина уже несколько дней не желала никого видеть. Новости о том, что будущий супруг сбежал, опасаясь разоблачений в мошенничестве, совершенно ее подкосили. Она узнала, что его рассказы о дядюшке и прекрасном доме в Канаан-лендз оказались сплошной ложью, что его намерения по отношению к ней были неискренними и что даже звали его, скорее всего, вовсе не Джон Битти.

– Мы, наверное, так никогда и не узнаем его настоящего имени, – сказал доктор Симпсон плачущей родственнице.

Но как раз от знания о том, кем он был на самом деле, ее и следовало оградить. Саре даже думать не хотелось, что произошло бы с Миной, узнай она все, что знали они; и еще меньше хотелось думать о том, что произошло с ним в действительности по вине троих людей, живших под этой крышей.

Колокольчик зазвонил снова. Сара, вздохнув, собиралась уже было спускаться, но тут вспомнила, что ей не обязательно открывать дверь. Джарвис отправился куда-то по поручению профессора, но вчера как раз приступила к обязанностям новая девушка, так что Сара вполне могла позволить ей ответить на звонок.

Она с улыбкой вернулась к своему занятию – организации аптечки: как раз расставляла пузырьки ровными рядами, чтобы были видны ярлычки. Ей нравилось систематизировать лекарства, нравилось, что она знает их названия, нравилось, что они теперь ее новая обязанность.

Симпсон взял вторую горничную, чтобы у Сары стало больше времени на клинику и другие связанные с этим дела. Произошло это в результате ее разговора с профессором, когда она пришла сообщить ему, что увольняется, чтобы наняться медицинской сестрой в Королевскую лечебницу.

– Да что это взбрело тебе в голову, Сара? – спросил он, крайне удивленный и, как заметила девушка, немного задетый.

– Благодаря моим обязанностям в клинике, – сказала она. – Я осознала, что это привилегия – заботиться о пациентах, и хотела бы служить там, где смогу посвящать этому больше времени.

– Мне кажется, так ты упустишь гораздо больше. В Лечебнице будешь проводить основную часть времени, натирая полы и вынося за пациентами горшки. Ты же умная девушка и, ясное дело, оставшись здесь, научишься гораздо большему.

– Но какой смысл чему-то учиться, если я никогда не смогу применить это на практике? Я могу набрать больше знаний, чем любой мужчина в Эдинбурге, – и кем стану? Самой начитанной горничной в городе?

Сказано это было со всей страстью, однако Сара испугалась, что с ее стороны было несправедливо срываться на Симпсоне, да еще в такой дерзкой манере. Но профессор только кивнул.

– Не думаю, что так будет всегда, – мягко сказал он. – И если перемены когда-нибудь настанут, то благодаря таким женщинам, как ты.

Он лежит в темноте, и пол опять движется под ним: ощущение, в котором он никак не может найти смысла. Быть может, просто кружится голова, как бывает, когда он выпьет чересчур много вина. Снаружи слышатся крики, мужские крики, будто какие-то рабочие занимаются своим делом. Но голоса звучат как-то приглушенно: им явно не хватает эха, отражающегося от стен.