Лада Лузина - Джек-потрошитель с Крещатика

Разрастаясь, посеянный на могиле убитого Аскольда, Николаевский монастырь вылез из урочища Провалля, вскарабкался на гору, где стоял когда-то массивный как крепость храм «Большой Николай».

Николаевская кладбищенская церковь в Аскольдовой могиле, «Большой Николай», Николаевский спуск. Николаевский мост, часовня св. Николая у моста, Николаевская слобода с Николаевской церковью…

Город в Городе. Целый град св Николая, выросший из одной маленькой церквушки в Провалле, забравшийся на гору, перебравшийся на Левый берег…

Туда, где прямо напротив Провалля, на Левом берегу, змея Днепра огибала Труханов остров и хвост «змеи» превращался в залив Черторой, — место где роились черти! — омывавший левобережную Лысую гору.

Вот тебе и связь «зеленки» с Лысой горой!

Стоило ли так отмахиваться от городских баек?

Разве сама она не отмечала закономерность — нередко в самых абсурдных на первый взгляд легендах и мифах прячется давно забытая правда.

Забытая, зарытая, приговоренная к казни, расстрелянная истина!

Киевица застыла на маленьком мостике.

Как аэроплан-этажерка легкий мостик парил над бывшим Николаевским спуском, над горой, над широким Днепром, над Правым и Левым градом.

Ветер трепал Машины рыжие волосы, весна пахла свежестью, тревогой и жаждой нежности, мечтами и непобедимостью жизни, непогрешимостью вечности, природы, возрождающейся вновь и вновь, словно змея Уроборос, кусающая собственный хвост.

Весна словно пронзила ее. В животе заурчал пчелиный рой. Ковалева положила руки на живот привычным и уже забытым движением, отправленным в кладовую памяти после рождения сына, — внутри нее рождалось нечто необычное, новое.

Ее живот словно стал ульем, рой пчел находился в непрерывном движении, жужжал беспокойно и радостно и немного щекотал изнутри.

А потом Маша ощутила толчок и почувствовала, как ее пчелы разлетаются… впервые ее дар воскресительницы, дарительницы жизни, разбуженный, взбудораженный веселой весной, вышел за пределы ее тела, вырвался в мир и накрыл его.

Она увидела это!

Увидела, как меняются люди, поднимающиеся по спуску наверх.

Девчонка лет шестнадцати, прямо на ходу раздраженно и яростно чесавшая руку с комариным укусом, приостановилась, моргнула… ее зуд вдруг исчез.

Мужчина лет тридцати с лицом, сжатым как кукиш — единственная форма его реакции на окружающий мир. Сомкнутый рот его дрогнул, приоткрылся и переродился в слегка удивленную улыбку. Он завертел головой, пытаясь сыскать причину нахлынувшего на него нелогичного счастья, и вдруг совсем по-мальчишески побежал неизвестно куда — своему еще не найденному счастью навстречу… чуть не сбив с ног старуху.

С видом согбенного, прикованного цепью раба, старая женщина сопровождала 6-летнего внука. Ее неразгибающаяся спина ссутулилась уже навсегда, окрашенные полгода назад рыжие волосы перемешались с сединой, на морщинистой шее висели старые потертые бусы из темного крупного янтаря — последняя память о прежнем кокетстве.

Бабушка 6-летнего внука дернула плечами и… превратилась в женщину. Спина медленно удивленно распрямилась. Она приостановилась, пытаясь осознать перемены в своем теле, подняла подбородок и неуверенно провела пальцами по волосам — не старушечьим, исконно женским жестом.

И с высоты маленького мостика через бывший Никольский Маша увидела, как прямо на глазах исчезают белые пряди седины в шевелюре, как тает рыжая краска, как волосы принимают бесконечную силу воскрешения, сбрасывают с себя инородный слой и сквозь него проступает живой темно-русый естественный цвет.

Словно сама Маша на миг стала весной, чтоб прочувствовать, как весна-воскресительница делает мертвое живым, делает черное зеленым, делает темные голые ветви волшебными палочками, из которых лезут зеленые почки, цветы и листья.

Мир менялся, и словно сами собой менялись люди вокруг — Маша чувствовала, как зарастают их раны и ранки, небольшие царапинки и глубокие шрамы в душе.

Мир менялся, и хмурые улыбались без всякой причины, и сомневающиеся начинали верить себя, и усталые переполнялись щенячьей радостью жизни…

И мир-меняющая Маша стояла, прижимая руки к своему жужжащему чреву, и слезы счастья текли по ее щекам, невидимые пчелы все летели и летели, разлетаясь на сто, на двести метров вокруг.

Ее дар никуда не делся!

Дар жил в ней.

Ее дар еще никогда не был столь огромен…

Почему же она не смогла исцелить Катю? Вернуть Базова?

Усилием воли Маша угомонила пчелиный рой, заставила себя вспомнить о Кате, нуждавшейся в помощи.

О загадке, нуждающейся в срочной отгадке!

Она посмотрела направо — там, по Машиной правой руке, совсем рядом, буквально дотянутся рукой — за парком Славы сияла куполами, нежилась под весенним солнцем златоглавая и многоголовая Лавра.

И уже почти никто не помнил, что тут, на площади Славы, стоял когда-то другой монастырь, соперник Лавры, — Никольско-Пустынный.

И Никола Пустынный точно так же сиял куполами «Большого Николы», нарядной барокковой церкви-крепости, построенной на деньги Мазепы, и подпирал небо высокой колокольней.

Град святого Николая владыки Провалля — полностью стертый и с лица, и из истории Города, вымаранный и забытый — огромный монастырь, от которого осталась нынче одна-единственная церковь-ротонда рядом с Зеленым театром.

Маша почувствовала, что разгадка совсем близко — то щекочущее чувство полета, которое наполняло ее, когда она подбиралась к очередной иголке в яйце, распутывала новый клубок. И сразу казалось, что в легких у нее не воздух, а гелий: еще немого — и она взлетит над землей безо всякой тирлич-травы.

Младшая Киевица спустилась с моста, медленно прошла площадь Славы, дворец детей и юношества (выросший на месте «Большого Николая»), гостиницу «Салют» (поставленную на месте колокольни Николаевского монастыря) и двинулась в сторону Арсенальной по улице Мазепы…

…бывшей Николаевской улице!

Все, что пролегало от площади Славы до метро «Арсенальная», тоже было некогда вотчиной монастыря, частью града святого Николая во граде Киеве.

И град Николая пролегал аккурат до мистической развилки — Перекрестка Провалов!

Зарытый ныне кловский овраг-Провалля перед Николаевскими воротами и был своеобразной границей города святого Николы…

Маша шла к нему, к «Арсенальной», возвращаясь к той точке, откуда они с Дашей начали сегодня свой путь, шла медленно, прислушиваясь к разговорам домов.

С четной стороны между Славой и метро поместилось всего пять зданий.