Валентин Лавров - Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Они оказались в пустынном, заброшенном саду. Кругом царили одиночество и могильная тишина. Пустая конюшня, старая почерневшая баня близ берега, закрытый на замок колодец, амбар — всё обветшало, стало серым, заросло бурьяном, было предано разрушению и тлену.

И лишь большой жилой дом весело смотрел чистыми стёклами, гравиевая дорожка была ухожена, крепкие ворота задвинуты массивным брусом.

Распутин первым добежал до дверей. Крикнул:

— Тут никого нет, замок висячий!

Соколов цыкнул:

— Чего орёшь, блаженный? Заглянем в дом, коли пришли.

Сыщик подёргал замок и петли. Вытащил уистити — что-то вроде трёхлопастной вилки, минуту-другую покрутил — замок был у сыщика в руке.

Они вошли в дом. Тишину нарушало лишь громкое тиканье больших напольных часов, стоявших в гостиной, да сладко мурлыкал жирный кот.

Распутин огляделся:

— Дух жилой, вон посудины винные стоят, а вот и полбутылки кагора… Самый раз, дай-кось освежусь!

— Я тебе освежусь! Поставь на место. Последний раз говорю: не шуми! А то опущу в погреб до пришествия хозяина…

В просторной гостиной всё было тщательно прибрано. Персидский шёлковый ковёр, устилавший пол, тщательно вычищен. В шкафу горкой сияла посуда.

Соколов удивился:

— Гершау какой аккуратный! Не всякие женские руки сумеют такой блеск навести, а к нему служанки убираться сколько дней не ходят!

В кресле-качалке был брошен плед. На пледе лежал в красном переплёте увесистый том. Соколов взял его в руки. Это были роскошно изданные Маврикием Вольфом детские рассказы Чарской .

Сыщик вновь удивился:

— Полковник читает Чарскую? Невероятно! Это ведь для детей и барышень. С кем время проводит наш несчастный полковник, с кем утешается?

Соколов распахнул громадный платяной шкаф. Он был полон женских нарядов.

— Похоже, что Эмилия не бежала… — задумчиво сказал сыщик.

— Почему так думаешь? — удивился Распутин.

— Да потому, что женщина никогда такие роскошные одежды не бросит, с собой возьмёт. Надо тщательно дом осмотреть.

— Подымимся на чердак, может, там спряталась?

— На чердак обязательно полюбуемся. — Под Соколовым прогнулись деревянные ступени. — Только для какой надобности на чердачной двери замок висит, а? Очень удивительно! Так делает хозяин, когда не желает, чтобы домашние туда лазили. Стало быть, что-то скрывает от постороннего взгляда.

Распутин вошёл в азарт:

— Граф, да оторви ты замок!

— Зачем чужое имущество портить? Мы его нежно уистити . Вот, милости прошу, Григорий Ефимович проходи.

На чердаке царил идеальный порядок, всё с немецкой аккуратностью прибрано. В высокое застеклённое окно широкой струёй лился солнечный свет.

Сыщик внимательно огляделся.

Вдоль крыши стояли старинные сундуки. Соколов стал открывать крышки. Сундуки были набиты старинными французскими книгами в роскошных кожаных переплётах, семейными бумагами, пересыпанной порошком от моли одеждой ушедших эпох — фраками, бальными платьями, роскошными женскими шляпами, шёлковыми с рюшками чепцами и прочим, что десятилетиями оседало в каждой приличной семье.

Намётанный взгляд сыщика остановился на странном предмете, чучеле какой-то большой птицы, стоявшей на небольшом шкафу, набитом русскими журналами времён Тургенева и молодого Толстого. Соколов подошёл поближе пригляделся и широко улыбнулся:

— Прекрасная птичка — королевский гриф. Поистине великолепное оперение. Взгляни, Гриша, передняя часть спины и крылья красновато-белые, а хвост — погребально-чёрный. Водится в девственных лесах Южной Америки. Питается падалью. Но зачем этот экземпляр залетел на шкаф? И почему чучело любят брать в руки?

Распутин удивился:

— Почему, граф, ты так думаешь — берут в руки?

— На шкафу пыль лежит пластом, а возле птицы отчётливо видны следы пальцев — чучело часто снимают.

— Зачем?

— Это мы сей миг узнаем!

Соколов осторожно поставил птицу на сундук возле окна. Сказал:

— Недавно расследовалось дело о похищении казначеем Московского воспитательного дома Мельницким трехсот тысяч рублей. Начальник сыска Кошко перерыл весь дом казначея — ни-че-го! Встретил Кошко меня, говорит: «Знаю, что казначей — вор, но не могу деньги найти!» — «Сделай повторный обыск!» — «Какой смысл?» — «Прямой! Я с тобой пойду».

Распутин глядел в рот Соколова:

— И что?

— Кошко с радостью согласился. Пришли, хозяин спокойный, как вековой дуб в тихую погоду. Полицейские всё переворачивают верх дном, понятые скучают. Ничегошеньки! А я гляжу — чучело белой цапли в детской комнате стоит. Взял в руки — тяжёлое. Кинул взгляд на хозяина — он побледнел, кадык у него по шее носится, как хорёк в птичнике. Распорол я шов на брюхе цапли — там деньги кипой, золотые монеты. Вот так-то, святой старец Григорий!

Распутин от удивления разинул розовую пасть:

— Надо же, прохвост лукавый этот казначей! Думаешь, граф, Генрих в этой птице капитал спрятал?

— Сейчас узнаем!

Соколов внимательно оглядел чучело грифа.

Распутин переживал:

— Деньги, поди, прячет, обалдуй африканский!

Соколов нащупал на брюхе грифа что-то твёрдое, похожее на небольшую пуговицу. С усилием нажал. Тут же раздался негромкий металлический звук, щёлкнула какая-то тайная пружинка, отвалилась металлическая дверца, сверху заделанная перьями. Сыщик запустил внутрь руку.

Распутин вытаращил глаза.

Соколов вытащил бумаги. Разглядел, произнёс:

— Шифры. Очень интересно! Так, а что тут?..

— Бинокль, всего-то…

Соколов разглядывал предмет, и впрямь внешне совершенно схожий с полевым биноклем марки «Цейс». Сыщик улыбнулся:

— Это штука хитрая! Это фотографический аппарат.

— Никак, портреты снимать можно? — удивился Распутин.

Соколов невозмутимо ответил:

— И очень хорошие. Не хуже, чем, к примеру, сделал с тебя Феликс Юсупов, когда ты с девицами развлекался. Ещё можно фотографировать оборонительные укрепления, военную технику, самолёты — всё, что надо разведке.

Распутин покачал головой:

Неужто Гершау шпион? А я ему протеже оказывал. Сколько же нынче их развелось, лазутчиков — страсть как много!

Теперь, Гриша, тебя расстреляют вместе с Генрихом. О, тут, кстати, и порошок для симпатических чернил и куча негативов. Интересная находка! Придётся задать хозяину несколько неприятных вопросов… Сегодня я сделаю своему заклятому другу Мартынову настоящий праздник. Большую птицу мы поймали, Гриша.

Распутин взмолился:

Сдался тебе этот Мартынов! Он тебя, граф, не любит. Давай вначале найдём мою Эмилию! Душа горит, жажду её, ненаглядную…

Они спустились вниз, заглянули на кухню, в кладовку. Очередь дошла до спальни. Соколов удивился: