Валентин Лавров - Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Мартынов хлопнул в ладоши:

— Прекрасно, граф! Ваша логика вызывает восхищение.

Мартынов стал что-то писать на листе бумаги, поставил красивую подпись и протянул Соколову:

— Вот, Аполлинарий Николаевич, вам разрешение на допрос Зинаиды в Лефортовской тюрьме. У меня просьба: хорошенько «поводите» Зинаиду. Вы умеете это делать. Ещё свежо воспоминание о деле скрипача-виртуоза Казарина, которого только вы сумели разговорить. Удачи вам! — Пожал гению сыска руку.

Когда Соколов был уже в дверях, Мартынов, вечный скептик, добавил:

— Но я все ещё сомневаюсь в том, что убийца — Гершау. Ему нет никакого резона убивать молодую, полную красоты жену. Мы беседовали с людьми, которые знали эту семью, и все в один голос говорят — это была самая дружная на свете пара. В этом убийстве нет здравого смысла…

Соколов придерживался правил: войдя на светский бал, сразу же танцевать. И второе: всякий разговор заканчивать самому. На этот раз он уже с порога бросил реплику:

— Александр Павлович, ты видел много преступлений, в которых был здравый смысл? А почему в этом убийстве он должен присутствовать? И потом, нам ведь не все обстоятельства известны. Будь здоров, начальник!

Соколов остановил лёгкую коляску, запряженную парой, сказал:

— Гони в Лефортово, к военной тюрьме!

Военная тюрьма в старинном Лефортово была построена в 1880 году по самому передовому американскому и западноевропейскому образцу. Была она К-образной формы, обнесена по всему периметру четырёхметровой крепостной стеной. И отличалась тюрьма удобствами, невиданными в других московских «мёртвых домах» — Центральной пересыльной (Бутырской), губернской (в Малых Каменщиках), исправительной (Матросская улица) и женской (Новинский переулок, 16).

Потолки высоченные, отопление уже в начале XX века стало паровым. Если встать в камере на стол, то и нынче с сердечной тоской лишённого свободы можно обозревать лефортовские окрестности: надзиратели сквозь пальцы смотрели на это безобидное нарушение режима.

В Лефортовском узилище в каждой камере был водопровод с умывальником, а ещё клозет со сливным бочком.

Роскошь!

Здесь отбывали наказание сто — сто тридцать нижних чинов, хотя камер — двести пятьдесят. Если учесть, что обычно сидели по двое, большинство из камер всегда пустовали.

Пройдут годы, и об этом учреждении с ужасом, вполголоса будут говорить москвичи. Эта тюрьма в 1936 году войдёт в ведомство НКВД. Тысячи людей, чаще всего безвинных, в годы большевистского лихолетья будут томиться в его крепостных стенах.

…А пока что через Покровку и Старую Басманную на обычном городском лихаче граф Соколов катил на окраину Москвы.

Соколова встретил корпусной дежурный по фамилии Бурмистров. Это был крупный мужик лет сорока из орловских крестьян, очень добродушный и весёлый. За ним установилась кличка Бурмила.

— Сей миг доставлю из девяносто второй. — Негромко засмеялся: — Чудит она, раздевается догола и по камере бегает. Уж и замечания ей говорили, внимания не обращает. Не в карцер же сажать?

— Тебе что? Пусть себе бегает.

— Да пол каменный, холодный, — вздохнул сердобольный корпусной. — Не приведи Господи, простудится.

Когда Бурмила, громыхая сапогами по металлическому, словно подвешенному полу коридора, ввёл для допроса Зинаиду Дитрих, она кокетливо улыбнулась, искоса взглянула на сыщика и томно произнесла:

— Граф, как я счастлива видеть вас!

Соколов со спокойной доброжелательностью отвечал:

— А я — нет. Предпочёл бы встречаться в «Яре» или в директорской ложе Большого театра. Было бы приятно увидать вас, сияющую красотой, в Дворянском собрании, где с радостью танцевал бы с вами.

За сутки ареста Зинаида успела вся сникнуть, глаза женщины были переполнены тоской.

Соколов с печалью смотрел на несчастную женщину:

— Знаете, какое меня охватывает чувство, когда я прихожу в тюрьму?

Зинаида вопросительно взглянула на сыщика.

Соколов продолжал:

— Меня поражает та тоска, безысходная скука, которые словно разлиты в воздухе. Кто-то очень точно сказал: тюрьма — это кладбище живых. Уже через несколько месяцев заключения все арестанты делаются похожи один на другого. Походка у всех тяжёлая, движения вялые, цвет лица болезненно-серый, взор тусклый, мысль вялая. — Сыщик сочувственно посмотрел на собеседницу. — Особенно тяжело переносит заключение женщина, привыкшая к хорошей жизни, к изящному обществу. Все нервы натягиваются до крайнего предела. Даже на психике это отражается…

Зинаида, встрепенувшись при последних словах, прислонила палец к губам, едва слышно издала звук «шш…». Подавшись вперёд, таинственно прошептала:

— Граф, я вынуждена открыться: я жду от вас ребёнка.

И любовь моя к вам всё растёт. Прошу, нет, требую: разделите со мной брачное ложе. Незамедлительно!

И Зинаида стала раздеваться, быстро и ловко расстегивая застёжки и пуговицы, швыряя одежды на пол.

Соколов со спокойным любопытством наблюдал за ней. Зинаида предстала во всей своей блистательной красоте — плотное розоватое тело, крепкие груди с налитыми сосцами, развитые бёдра и стройные ноги.

Она легла на диван в самой непристойной позе, поманила:

— Ну, иди скорей, только дверь закрой на ключик!

— Божественная, ласкать ваши перси и лядвии [2] ляжки — мечта королей. Но не будем забывать, что сейчас мы не в опочивальне. К моему отчаянию, любовные игры придётся отложить на срок, который зависит только от вас.

Зинаида резво села на диване:

— Хочу к себе домой — вместе с вами…

Соколов невозмутимо продолжат.

— Зинаида Васильевна, испытывая душевное к вам расположение, должен вам конфиденциально кое-что сообщить. Многомесячное тюремное сидение отражается на психике. Положим, что болезнь скоропостижно поразила вас. Судя по всему, это паранойя эротика. Говоря по-русски — любовное сумасшествие. В вашем случае налицо все признаки этой болезни, кроме единственного, который обязательно присутствует у всех поражённых этой самой паранойей.

Зинаида поднялась с дивана, вся подалась вперёд. Тема разговора явно её заинтересовала.

Соколов продолжал:

— Я сейчас назову этот признак, и вы сами убедитесь, что болезнь симулировали неумело, без знания дела. Хотя мне глядеть на вас — сплошное удовольствие, можете сидеть раздетой, хотя это несколько сбивает с мыслей.

Зинаида подалась вперёд, проговорила:

— Что дальше?

— По исследованиям знаменитого судебного психопатолога доктора фон Крафт-Эбинга, профессора Венского университета, при любовном психическом расстройстве, в силу того, что непременно бывает поражена вегетативная нервная система, у больного дрожат кончики пальцев. — Соколов сочинял вдохновенно. — Этот признак — обязательный. А у вас, сударыня, этого главенствующего признака нет. Так что вы — симулянтка!