Валентин Лавров - Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Зинаида отложила кофе и резко заявила:

— Осторожней, любезный! К маркам нельзя прикасаться пальцами — только пинцетом, да и то умеючи.

Гусаков вопросительно посмотрел на Соколова. Тот, заядлый коллекционер, знал толк в филателистических редкостях. Но он знал и другое: почтовые марки, приклеенные на конверты, порой служили шпионам для передачи информации.

Гусаков из нижнего ящика вынул альбом, протянул Соколову:

— Тут тоже марки!

Сыщик ахнул. В альбоме хранилось всего с полсотни марок. Но каких! Это была самая первая в мире марка — « чёрный пенни » с профилем королевы Виктории. Марка вышла весной 1840 года в Лондоне — заветная мечта коллекционеров. Тут же лежали полными наборами первые марки Российской империи с декабря 1857 года по июнь 1875 года.

Соколов обратился к Зинаиде:

— Это ваша коллекция?

— Да, моя.

— Поздравляю, вы — обладательница потрясающих редкостей.

— А вы, граф, разбираетесь в марках?

— Не так хорошо, как в русских редких книгах, — эти я знаю все. Но и тут помню: тему « чёрного пенни » подсказал художник Чивертон, а все российские марки за первых лет тридцать создал Кеплер.

— Какой вы эрудит! — Зинаида с особой теплотой глядела на сыщика. Общие увлечения рождают взаимную симпатию. — А я с детских лет собирала почтовые знаки. Но лишь недавно твёрдо усвоила: пусть марок будет совсем немного, лишь бы они были редкостью.

— Согласен с вами! Но следует помнить: то, что нынче самое обыденное, завтра делается очень редким.

Между коллекционерами завязался небольшой профессиональный разговор, который был интересен только им двоим.

Прошло ещё полчаса. Ничего любопытного не попадалось. Зинаида спокойно читала светскую хронику.

Тем временем Гусаков подошёл к роялю, оглядел его, простучал ножки, поставил крышку рояля на подпорку.

Соколов заметил, как Зинаида вдруг перестала читать, напряжённо следила поверх газеты за Гусаковым.

Тот заглянул внутрь, тренькнул по струнам и опять опустил массивную крышку.

Зинаида неслышно вздохнула, вновь утупилась в газету.

Соколов понял: настал решительный миг. Он громко произнёс:

— Зинаида Васильевна, мы нарочно не разоблачаем вашу преступную деятельность — даём шанс, ждём чистосердечного признания.

Зинаида движением головы отбросила назад волосы и с утомлённым вздохом произнесла:

— Полно шутить, граф! Преступница не я, а те, кто измывается над безвинной жертвой, врывается в частный дом, переворачивает всё с ног на голову, томит женщину в «мёртвом доме». Вы хоть сутки сидели в тюрьме? Те, кто бросает свои жертвы в каменные мешки, знают ли о нравственной и физической тяжести, об убивающей жизнь скуке и порочном безделье? Пусто, монотонно. Точно тебя опустили живьём в могилу. Я бы каждого, кто наделён властью сажать в тюрьму, принудительно помещала его туда хотя бы на неделю-другую. Тогда бы меньше было умников, которые с неразумным негодованием восклицают: «Он получил всего год тюрьмы!» Год тюрьмы — это год беспрерывных, мучительных страданий.

Соколов согласно мотнул головой:

— Я с вами согласен, Зинаида Васильевна, тюрьма — это страшное изобретение человечества. Но скажите, что делать с преступниками? Вот вы молчите. Я отдаю должное вашей стойкости, но пришла пора признать своё поражение. Последний раз спрашиваю: вы готовы повиниться?

Зинаида с раздражением воскликнула:

— Я устала слушать ваши проповеди! У вас нет доказательств моих преступлений, и вы, негодуя и кляня, будете вынуждены меня отпустить.

Соколов металлическим голосом произнёс:

— Увы, сударыня, вы нас недооценили! — Повернулся к Гусакову: — Николай Иванович, открой рояльную крышку и достань оттуда вещественные доказательства шпионской деятельности этой дамы.

Гусаков, человек умный и бывалый, всё верно смекнул, а потому отвечал:

— Сами приказывали, Аполлинарий Николаевич, не изымать! Я и не тронул…

Зинаида явственно побледнела, сухо сглотнула.

Гусаков вновь поднял крышку и стал многозначительно глядеть в музыкальное чрево.

Зинаида надрывно крикнула:

— Проклятие! Меня предали! — Отбросила газету, вскочила со стула. — Ваша взяла!

Соколов спросил:

— Теперь расскажете о своей деятельности?

— Обязательно! — Повернулась к писарю, заполнявшему протокол обыска. — Вы готовы писать? Тогда царапайте: «Весь мир состоит из негодяев, среди которых жизнь порядочного человека — бесконечные страдания!»

Мартынов, услыхав крики Зинаиды, поспешил в гостиную из соседней комнаты — столовой. Он одобрительно закивал головой:

— Это правильно, это выгодно вам — чистосердечное признание! Рассказывайте всё по порядку, и мы поможем вам, повлияем на суд, чтобы к вам отнеслись с сочувствием — не расстреляли.

Зинаида расхохоталась.

— Ха-ха, «поможем»! На каторгу пошлёте? Я вернусь на свободу жалкой, презираемой всем светом старухой… Плевала я на такую жалость! Нет, уж лучше расстреляйте — сразу избавлюсь от мук и позора, — и, прижав ладони к лицу, зашлась в истеричных рыданиях.

Гусаков выразительно посмотрел на Соколова и сделал руками жест, который обозначал: «Я в рояле ничего найти не могу!»

Соколов подошёл к роялю, заглянул в его внутренности. Он увидал деревянную деку в чугунной раме, окрашенной золотом. В этой раме, видимо для лучшего звучания, справа были оставлены три отверстия. Сыщик подумал: «В рояль что-то спрятано — это очевидно! Поставлю себя на место Зинаиды: куда эта слабая телом дама могла спрятать это нечто? В ножку — вряд ли. Рояль ей не поднять, не перевернуть. Значит, она избрала доступный её силам вариант. А что в этих отверстиях?»

Соколов пошарил в большем из них. Рука уткнулась во что-то мягкое. Сыщик вытянул оттуда лоскут чёрного бархата — маскировку. Следующим движением вынул миниатюрный фотоаппарат. Улыбнулся, приказал писарю: — Калякай: марка «Иохим», для тайной съёмки репродукций…

Барон фон Менгден блеснул профессиональной эрудицией:

— Это типа клапкамер! Подходит для плёнок формата четыре с половиной сантиметра на шесть. Репродукции делает великолепно. Теперь, впрочем, подобные камеры изготовляют и под пластинки.

Соколов продолжал исследовать акустические отверстия:

— А вот и катушки плёнок — три штуки.

Зинаида сидела, закрыв глаза. Газета валялась рядом на полу. Чашка с недопитым кофе от нервного движения руки опрокинулась, струйка стекала на юбку несчастной женщины.

Мартынов счастливо улыбнулся.

— Осторожней, сохраните «пальчики»! — Повернулся к Зинаиде: — Вот и конец комедии. Жаль, что не хотели принести чистосердечные признания. Теперь вам ничто и никто не поможет. Понятые, вы всё видели? Так что на суде подтвердите.